Церковь в мире людей
Шрифт:
– Христианство считает, что человек свободен от условий своего существования в мире, от общества?
– Юный тибетский скинхед из первой «Матрицы» (тот, что на квартире у Пифии упражнялся с ложкой) напомнил традиционный буддистский рецепт освобождения от кармической несвободы: «Прежде всего ты должен понять, что ложки не существует. Тем самым ты обретешь свободу от этой ложки и для обратного воздействия на нее». Нечто подобное есть в христианстве. Человеку необходимо защитить себя от растворения в своих социальных функциях – вот главная установка.
И первый шаг на пути прозрения – вспомнить, что есть
Кстати, напомню толкование святого Кирилла Иерусалимского – святого 4 столетия – на вопрос "Зачем Господь создал субботу и ночь? Почему нельзя сделать так, чтоб всегда было только солнышко, светло, день?", он отвечает: чтобы хотя бы ночью и в субботу рабы имели свободу от своих господ.
– Как Православие смотрит на бизнес? Не противоречит ли занятие бизнесом христианским ценностям?
— Христианство – это не профессия, и поэтому оно может быть совместимо с любой профессией. Христианство – это не социальный статус, и поэтому христианская вера может быть совместима с любым социальным статусом: и раба, и императора.
Церковь не считает успех в мире бизнеса чем—то "греховным". В Евангелии Христос ставит преуспевающих купцов в пример остальным. Он вспоминает о людях, которые сейчас называются бизнесменами, когда говорит о самых таинственных вещах, о тайне Царства Божия: подобно Царство Божие купцу, который продает мелкий жемчуг для того, чтобы купить одну крупную жемчужину. Слово жемчужина сегодня зачаровывает и мешает понять прозаичную конкретику этого языка. По сегодняшнему это звучало бы так: если бы человек знал, что нефтяные запасы обнаружены где—то в калмыцких степях, то современный бизнесмен не усомнился бы продать свой гектар черноземной земли в Ставропольском крае и купить безводную калмыцкую землю.
То, что Христос обращается к опыту людей, живущих торговлей, а не только к опыту пастухов, земледельцев и рыбаков, показывает универсальность христианства. Оно готово разговаривать с любыми людьми на любом языке, отталкиваясь от опыта их жизни.
Успех в мирской карьере – это не зло. Это просто обстоятельства твоей жизни. Сами по себе богатство или нищета не имеют нравственного наполнения. Нравственное наполнение имеет только реакция человека на те обстоятельства жизни, в которых он оказался. Человек испытывается тем, как он реагирует на эти обстоятельства, как он переживает свою нищету или свое богатство. Ни одна земная работа сама по себе не вводит в Царствие Божие. И токарь спасается не тем, что он работает у станка и хорошо обтачивает заготовки, и крестьянин на Божьем суде будет оправдываться не тем, что он прямо проводил борозду и вовремя кормил своего коня. Так что нельзя сказать, будто работа банкира пагубна, а работа токаря спасительна.
Если от твоих профессиональных решений ежедневно зависят судьбы финансовых потоков, а, значит, и людей, то и отнесись к работе как к
– Складывается впечатление, что православие очень подозрительно относиться к самому институту собственности (мы тут говорим не о реальной церковной практике, а о догматике). Не сближает ли это православие с коммунизмом, как социальной доктриной?
– При обсуждении этой темы важно помнить, что в православии есть различие между повседневной нормой и высшим призванием.
Мало различать добро и зло. Надо различать хорошо и лучше. Скажем, Апостол Павел говорил, что хорошее дело – брак, но он хотел бы, чтобы его ученики были подобны ему – свободны для всецелого служения Христу. Ни слова осуждения в адрес брака, напротив – благословение. Для начала – мир закона, и лишь затем – то, что выше закона, мир благодати. Но сначала надо научиться жить в мире закона, нормы. Прежде чем обожиться, надо очеловечиться. Во втором веке святой Ириней Лионский говорил о грехе первых людей (Адама и Евы), что они, прежде чем стать людьми, хотели стать богами. Это очень точное определение очень часто встречающегося греха. Так вот сначала научись правилам обычного человеческого общежития, а потом уже возмечтай о каком—то пути отшельника, суперйога и т. д. Нечто подобное и здесь. Но отсюда следует, что если нечто не нужно на высшем пути, это нечто все же нельзя осуждать, встречая его в мире более обычном.
На горной высоте слитки золота и ценные бумаги будут ненужной ношей. Еда, подходящая для обычного шахтера или профессора не подойдет для того, кто готовит себя к Олимпийскому старту. Не все обязаны быть монахами. Но завидовать монашескому пути и монашеской свободе должен любой разумный христианин.
И на любом этапе духовного становления есть общее правило: если борьба за собственность и труд по ее удержанию не расчеловечивают тебя – что ж, значит ты духовно силен и можешь ею владеть. Но ведь может быть иначе: лишняя соломинка может переломить горб верблюду. По слову святого Иоанна Златоуста – как слишком большая обувь натирает ногу, так слишком большое жилище натирает душу.
Христианство на 1800 лет старше теории научного коммунизма, и, значит, о проблеме богатства—бедности мы думали никак не меньше коммунистов. С коммунизмом у нас есть как точки сближения, так и линии расхождения. Формула советского коммунизма: "то, что было твоим – будет моим". Инакова формула христианского "коммунизма": "что было моим, пусть станет твоим". "Деньги мои, идите прочь от меня – к бедным!". Но буквальное и всецелое исполнение такого евангельского совета – это высший полет, это путь совершенно свободного человека.
И, конечно, мы от этой вершины не отказываемся. И для нас дороги люди, типа преподобного Серафима Вырицкого, который был купцом и еще до революции успел избавиться от своих заводов и принял путь монашества. Однако, это не означает, что все должны так идти.
Понуждать всех к такой жизни было бы сопряжено с насилием. Это путь не нормы, а юродства, а, значит, это путь особого и личного Божьего призвания.
Помнить о таком пути, хотя бы иногда мечтать о нем и плакать о своей далекости от него должен каждый христианин. Реализовывать же – лишь тот, кто понял, что разминовение с таким путем есть затянувшееся насилие над собственной совестью.