Церковно-исторические повествования
Шрифт:
______________________
* Тертуллиан. Гл. I. ** Там же. Гл. IV.
______________________
Другие доводы в защиту зрелищ опирались не на религиозных основаниях, как это мы видим у совопросников, с которыми христианские писатели имели дело доныне, но на основаниях и соображениях чисто человеческих, мирских. Они возражали с точки зрения, так сказать, общественного права. Эти развивали мысль, что нет ничего дурного смотреть на гладиаторские игры, - речь исключительно о них, - где подвергаются смерти люди преступные, заслуживающие законной казни. Ответ Тертуллиана прекрасен, он дышит всей полнотой христианской гуманности. "Что злодеи должны быть наказываемы, - говорит он, - кто станет о том спорить, исключая самих злодеев? Я согласен с этим; но согласитесь же и с тем, что доброму человеку нельзя любоваться казнью человека злого: он скорее должен скорбеть о том, что подобный ему человек имеет несчастье впасть в преступление, заслуживающее строгого наказания!" Кроме того, Тертуллиан не соглашается с общей мыслью, заключающейся в возражении, что для гладиаторских игр употребляются одни преступники. Он спрашивает: "Впрочем, можно ли ручаться за то, чтобы одни только виновные предавались на растерзание зверям? Не случается ли, что и невинные к тому приговариваются или по злобе судьи, или по небрежности адвоката, или по неправильности судопроизводства? Нет сомнения, что из числа гладиаторов есть и невинные люди, приносимые в жертву удовольствию публики". (Так случалось, например, с христианами во время гонений.) Были и еще иные защитники театров с мирской точки зрения, с которыми вступает в состязание Тертуллиан. Их позволительно называть светскими фатами. Они указывали на театр как на училище изящных манер; они утверждали, что театры существуют "для научения вежливости и науки жить в свете". Таким христианский писатель отвечает кратко, но умно. "Нам, христианам, надлежит презирать эту светскую науку, которая есть безумие перед Богом". "Разве ты можешь восхищаться наукой, выдуманной празднолюбивыми греками, подделывать или подкрашивать свое тело на манер чучел, как бы для того, чтобы изменить то тело, которое Бог нам даровал? Нет!" Тертуллиан стоит за естественность в манерах человека, в противность всякой театральной искусственности.
"Итак, - заключает Тертуллиан разбор возражений о театре, - не легковерна ли, не жалка ли отговорка людей, желающих под пустыми предлогами уверить себя, что подобные удовольствия им не запрещаются?"
III
Мнения языческих писателей о театре.
– Общая черта в зрелищах, осуждаемая христианскими писателями.
– Мысли св. отцов и учителей Церкви о гладиаторских играх.
– Суждения их о разного рода театральных представлениях.
– Взгляд их на конские ристалища.
– Какие зрелища достойны христианина?
Приступаем к главной задаче нашего очерка - к изложению мыслей св. отцов и учителей Церкви о зрелищах. Их суждения относительно этого предмета сводятся к тому, чтобы побудить верных сынов христианского общества удаляться зрелищ. Мысли решительны и строги.
Тем не менее, воззрения их на это дело не следует считать излишне строгими, излишне требовательными. Потому что и лучшие из языческих писателей с неприязнью смотрели на театр, не верили в благодетельное действие его на общество. Знаменитый философ Платон, начертывая в своих сочинениях идеал образцового государства, не дает в этом государстве места ни комедии, ни трагедии, так как они представлялись ему опасными как для актеров, так и для зрителей. Само искусство комедианта, по его мнению, вводит в человеческую жизнь элемент пустоты, недостойной человека и прямо противоположной простоте нравов. Он боялся, чтобы желание представлять человеческие страсти не породило желания развивать в душе то, что на сцене стараются представить словами и действиями. Театр, по нему, возбуждает в трагедии слабую и чувствительную сторону нашего существа, льстит (в комедии) желаниям человека издеваться над другими. Он заключает поэтому, что зрелища могут только поддерживать и увеличивать то, что есть в нас самого дурного. Аристотель считает театр опасным, по крайней мере, для юношества. Римский писатель Цицерон тоже не очень одобрительно смотрел на театр. Он говорил: "Если бы мы не одобряли преступлений, то комедия не могла бы существовать". Несколько веков позже император Юлиан говорил о зрелищах с ужасом и презрением и запрещал языческим жрецам присутствовать на них. Римские поэты также считали действие театра вредным. Овидий, не будучи строго нравственным поэтом, однако, говорит: "Что другое видим здесь, - речь идет о комедии, - как не преступление, одетое в нарядную одежду? Отец и дети, мать и дочь, важные сенаторы услаждаются зрелищем, устремляют свои глаза на бесстыдную сцену, настраивают уши для слушания соблазнительных стихов. Чем более поэт способен портить нравы, тем лучше он награждается; правительство осыпает золотом преступления автора"*.
______________________
* Скворцов. Трактат Тертуллиана о зрелищах. Перев. с франц. С. 324 - 326 (Труды Киев. Духовн. акад. 1865. Т. II).
______________________
Следовательно, если христианские писатели осуждают театр, то они в этом случае идут рука об руку с лучшими людьми в язычестве, людьми беспристрастными, поскольку театр есть чисто языческое явление.
Воззрения св. отцов и учителей Церкви на зрелища отличаются многосторонностью, глубоким психологическим анализом, строгой верностью евангельскому духу, убедительностью для всех времен.
Общую мысль о несообразности с достоинством христианина посещать зрелища прекрасно раскрывает Тертуллиан, когда показывает, как много развлечение какими бы то ни было зрелищами вредит собранности духа, бдительности над собой, какие требуются от христианина. Вот его суждения: "Бог повелевает нам чтить Св. Духа со всякимъ смиренномудрiемъ, кротостью и долготерпенiемъ, тщящеся блюсти единенiе духа въ союзек мiра (Еф. 4, 2-3); напротив, строго воспрещает оскорблять того же Духа Св., говоря: всяка горесть, и гневъ, и ярость, и кличъ, и хула, да возмется отъ васъ со всякою злобою (Еф. 4, 31). Каким же образом согласить все это с зрелищами, тревожащими и так сильно возмущающими дух наш? Где удовольствие, там и страсть, без чего всякое удовольствие неприятно; а где страсть, там и соревнование. Соревнование же приносит с собой ссоры, споры, гнев, бешенство, огорчение и все другие подобные страсти, ничего общего не имеющие с обязанностями нашей религии. Положим, что кто-либо мог бы присутствовать на зрелище, соблюдая степенность и скромность, приличные его званию, летам, характеру; но и тут весьма трудно душе пребывать спокойной и не чувствовать смятения или тайного какого-либо волнения. Нельзя быть на этих увеселениях, не имея в себе какой-либо страсти, и нельзя иметь страсти, не почувствовав производимого ей на душу действия. С другой стороны, если нет страсти, то нет и удовольствия, и тогда человек остается в печальной беполезности, находясь там, где нечего ему делать. Вообще всякое суетное бесполезное деяние кажется неприлично для христиан. Человек сам себя осуждает, поступая заодно с людьми, которым не хочет быть подобен. Для нас не довольно того, чтобы не делать зла; нам не должно иметь общения с теми, кто его делает"*.
______________________
* Тертуллиан. Гл. XV.
______________________
Теперь изложим, как смотрят христианские писатели в частности на тот и другой род зрелищ, наиболее распространенных в то время в Римской империи, - на гладиаторские игры, комические и трагические представления, конские ристалища, - какими доводами хотят они предостеречь и удержать христиан от посещения подобного рода зрелищ.
Как смотрят христианские писатели древней Церкви на гладиаторские игры? Несоответствие между христианским призванием и зрелищем этих игр ясно бросается в глаза. Прежде всего, по их воззрению, эти игры поселяли в душе христианина пустоту, рассеянность, давали повод к празднословию, шумным неприличным восторгам, а затем к ссорам и распрям. Тертуллиан пишет: "Когда нам запрещено предаваться ярости, то с тем вместе запрещены для нас и всякого рода зрелища, особенно цирк, где ярость главнейше господствует. Посмотрите на народ, спешащий вне себя к тому месту, где будет происходить зрелище; посмотрите на него, в каком он находится смятении, волнении, одурении, выжидая нетерпеливо, кто останется победителем. Что-то претор замешкался. Зрители как бы сами привлечены к жребию. Каждый рассказывает свои бредни. Судите о их безумии по их рассказам. Каждый пересказывает соседу своему то, что сам сосед уже видел. Это какое-то ослепление. Потом начинают горячиться, беситься, ссориться, творить все то, что строго запрещено ученикам Бога мира. Сколько они произносят проклятий, сколько делают обид ближнему без всякого оправдания, сколько воздают похвалы и одобрения недостойным! Но какой пользы зрители могут ожидать для себя, когда находятся вне себя? Они скорбят о несчастье других, радуются счастью других: все, чего они желают, все, что клянут - их не касается. Их пристрастие суетно, ненависть несправедлива. Если какой-либо из буйных поступков позволителен христианам, то он позволителен им и в цирке; если же всюду запрещен, то запрещен и там"*. Гладиаторские игры, далее, по тому же Тертуллиану, производят в человеке путаницу нравственных понятий; мысли о правосудии, человеколюбии извращаются, чувство сострадания получает ложное представление. Человек вовсе теряет себя. Что видел зритель в цирке? "Кто за долг себе поставляет укрощать буйных людей, тот одобряет атлетов, когда они на позорище друг другу наносят кровавые раны. Кто ужасается, глядя на труп человека, умершего обыкновенной смертью, тот в амфитеатре находит удовольствие пресыщать свои взоры, смотря на тело, члены которого, изорванные в куски, плавают в излившейся из него крови. Кто по обязанности своей (судьи) должен присутствовать в амфитеатре для наказания человекоубийцы, тот сам ведет туда на убой жалкого раба (невинного), погоняя его палочными ударами (т. е. таковой сам является человекоубийцей). Кто хочет и требует, чтобы каждый убийца был предан казни на растерзание льву, тот просит о даровании свободы гладиатору в награду за то, что он вышел из сражения победителем; в случае же его смерти, изъявляет о нем чувствительное сожаление и сострадание, хотя сам же был орудием его смерти и не оказал к нему с самого начала ни малейшего человеколюбия". Цирк, далее, неприличен христианину потому, что он воспитывает в душе грубые инстинкты, приучает к жестокости и свирепости. Св. Киприан, еп. Карфагенский, пишет: "Для казни человека выкармливается дикий зверь, чтобы он как можно свирепее неистовствовал перед глазами зрителей; искусник учит зверя, который, может быть, был бы гораздо смирнее, если бы хозяин не учил его свирепствовать. Таким образом, в числе удовольствий предлагается смерть некоторых, чтобы посредством кровавого зрелища научиться жестокости, как будто мало у человека своего собственного неистовства, чтобы не учиться тому публично"**. Цирки, по учению христианских писателей, внушают человеку чувство кровожадности, извращают совесть. Эти писатели, с точки зрения евангельского закона, прямо объявляют убийцами тех, кто с удовольствием и наслаждением смотрит на смерть себе подобных. Глубокой прочувствованностью отличаются слова Лактанция, писателя конца III и начала IV в., сказанные по этому поводу. "Кто с удовольствием смотрит, когда умерщвляется человек, тот оскверняет свою совесть, хотя бы этот человек был действительно достоин смерти и осужден на казнь по закону. Он почти столько же виновен, как если бы принимал участие в убийствах, тайно совершаемых. Подобного рода люди называют игрищами те упражнения, где проливается кровь. Одни до того лишены чувства человеколюбия, что думают играть и веселиться, умерщвляя других людей. Они, без сомнения, виновнее тех самых, пролитием крови которых наслаждаются. Желал бы я, чтобы мне кто сказал, имеют ли жалость и правосудие те, кто не только позволяют выводить на смерть людей, просящих у них пощады, но будучи недовольны ранами, им причиняемыми, и кровью, из их ран текущей, требуют, чтобы они были добиты насмерть; а чтобы кто не спасся, притворяясь мертвым, вопиют, чтобы были заколоты бедняги, лежащие на земле и покрытые язвами. Они сердятся, когда гладиаторы долго сражаются, не умерщвляя себя, и как бы томясь жаждой крови, кричат, чтобы были приведены другие, посильнее. Этот жестокий обычай отнимает всякие чувства человечности. Кто прилепится к нему, тот не щадит уже невинных и весьма рад видеть, чтобы со всем светом поступали бы таким же образом, как с преступниками. Желающие идти по пути правды должны всемерно остерегаться принимать участие в этих публичных убийствах"***. Представляя себе всю несоизмеримость обязанностей христианина и пристрастия к посещению цирков, воодушевленный Тертуллиан молит и Бога, умолял и христиан: Того, чтобы Он отнял у них желание бывать на подобных зрелищах, - этих, чтобы они помнили, что они слуги Господни, а театр - храм дьявола. Приведем внушительные слова Карфагенского учителя. Он спрашивает: "Смотря на двух атлетов, окровавливающих друг друга ударами, удобно ли вспоминать сделанное нам запрещение воздавать злом на зло? Можно ли научиться кротости и человеколюбию и услаждаться видом людей, терзаемых медведем, или видом двух гладиаторов, сцепившихся один с другим и обтирающих кровь? Боже милосердный! Избавь служителей Твоих от пожеланий участвовать в столь гибельных увеселениях! О, братья любезные! Вникните, что мы делаем, переходя из церкви Божьей в храм дьявола, из священного места в злочестивое место, из сияния небес, так сказать, в тину земную. Руки, поднимаемые к Господу, спустя минуту утомляем мы на одобрение шутов; устами, произносившими аминь при совершении богослужения, восхваляем мы гладиатора в амфитеатре". Таким образом, предписаниями христианских писателей вход в цирки на гладиаторские игры совершенно загражден последователям Христа.
______________________
* Тертуллиан. Гл. XVI. ** Св. Киприан Карфагенский. О зрелищах. С. 342 (Твор. Киприана. Т. II. Пер. Киев. Духовн. академии). *** Лактанций. Божественные наставления (Divinae Institutiones). Кн. 6, гл. 20.
______________________
Столь же сильные порицания и осуждения заслуживают со стороны св. отцов и учителей Церкви и театральные представления в истинном смысле этого слова, разыгрывание разных комедий, трагедий, опереток, а так же игры гимнастов, вычурная виртуозность музыкантов и танцы. Вход христианам на подобные зрелища древние христианские пастыри совершенно не допускают. Киприан Карфагенский своим пасомым прямо объявлял: "Говорю: непозволительно верным христианам, совершенно непозволительно ни присутствовать на зрелищах, ни быть вместе с теми, кого Греция посылает всюду для увеселения слуха, выучив их разным пустым искусствам"*. Борьба Церкви со сценическими представлениями шире и разнообразнее, чем с гладиаторскими играми. Почти каждый знаменитый писатель в древности не упускал случая сказать сильное слово против них. Много глубоких и прекрасных мыслей высказано ими по этому поводу. Такая упорность борьбы, вероятно, зависела от того, что этот род зрелищ наиболее соблазняет христиан; этим последним они казались, вероятно, невинными в сравнении с гладиаторскими играми, а потому на них ходили с меньшей разборчивостью. Мысли отцов и учителей Церкви по поводу сценических представлений замечательны в том отношении, что они с полной правдивостью могут быть повторены и по поводу современных театров.
______________________
* Св. Киприан Карфагенский. О зрелищах. С. 344.
______________________
Прежде всего, христианские писатели порицают театральные представления за то, что в них, кроме пустоты и суетности, ничего нельзя встретить. Критика театров св. Киприаном с этой стороны особенно разностороння и строга. Его описания не чужды справедливой иронии. "Вот один из них (комедиантов), - говорит Киприан, - подражает военному шуму трубы; другой, надувая флейту, извлекает из нее печальные звуки; а тот, схватив с усилием в легкие дыхание и состязаясь с хорошим и звучным человеческим голосом, перебирает отверстия флейты и, то сдерживая дыхание, то втягивая его внутрь и потом выпуская воздух через известные щели инструмента, и затем прерывая звук на известном колене, неблагодарный Художнику, который дал ему язык, силится говорить пальцами! А что сказать о комических бесполезных усилиях, о великих неистовствах трагической речи, о напряжении нервов во время крика? Хотя бы все это и не было посвящено идолам, и тогда верные христиане не должны бы ни посещать этих зрелищ, ни смотреть на них; потому что хотя бы во всем этом и не было бы прямого преступления, однако все же здесь есть величайшая и вовсе неприличная верным пустота. Не явное ли безумие тех, которые людям праздным доставляют занятие бить себя, и которых первая победа состоит в том, чтобы выказать несвойственную человеческому желудку алчбу? Несчастное лицо подставляется под удары. К вышесказанному бесстыдству принадлежат и другие, одинаковые по достоинству. Вот человек, у которого переломаны все члены; вот муж, изнеженный и расслабленный более, чем женщина, искусник объясняться жестами; и из-за одного этого, не то мужчины, не то женщины, приходит в движение весь город"*. Тертуллиан, со своей стороны, также находит много мелочного, тщеславного, суетного в обстановке театральных представлений. Зрители, мужчины и женщины, являются "в театр в блестящих и чрезвычайных украшениях; между ними ведутся разговоры, сообразно с местом, не отличающиеся скромностью. Прибавьте к этому, - замечает он, - что первая мысль при входе на зрелище состоит в том, чтобы других посмотреть и себя показать". "Благоговея к религии, - внушительно говорит Тертуллиан, - ты не станешь одобрять безумного бега и бешеных схваток, сопровождающих игру в диск, равно как и других телодвижений, одно сумасбродней другого".
______________________
* Св. Киприан Карфагенский. О зрелищах. С. 344-345.
______________________
Итак, по учению христианских писателей, посещение театров есть занятие пустое, суетное, несообразное с высотой человеческого призвания. Но этим указана лишь малая часть того вреда, который приносит театр христианину. Театр, по воззрению христианских учителей, пагубен потому, что он учит распутству, разжигает сладострастие, приводит к бесстыдству. Эту мысль, главным образом, и развивают христианские пастыри, обличавшие театральные представления.
Начнем с Тертуллиана. Этот древнейший порицатель театра исполнен решительного негодования на сценические представления. Он рисует перед нами театр, каким он был в его время (нач. III в.), не находя в нем ничего другого, кроме безнравственности, и оценивает его влияние на душу зрителя.
"Вероятно ли, чтобы христианин-беглец (он не хотел признать и христианином того, кто посещал театр) действительно помышлял о Боге в такое время и в таком месте, где ничто не напоминает ему присутствия Его?" - спрашивает он у любителя театра и отвечает отрицательно. "Нам велено отрекаться от всякого рода нечистоты, - пишет Тертуллиан, - стало быть, для нас должен быть заперт и театр, который составляет, так сказать, седалище бесстыдства, где ничему иному нельзя научиться, как только тому, что повсеместно не одобряется. Величайшая прелесть театра состоит обыкновенно в представлении всякого рода позора. Позор этот выводит на сцену тосканец своими нескромными телодвижениями, или комедиант, переодетый в женскую одежду, своими пантомимами, посредством гнусных непристойностей, которым приучил он свое тело с самого детства, дабы подавать другим пример бесчинства"*. "Два богомерзких божества, Венера и Бахус, покровительствуют как действиям театра, так и над театром, наблюдая и за гнусностью жестов, и за другими развратными телодвижениями, чем наиболее отличаются актеры в комедии. Эти последние в жалком своем ремесле вменяют себе как бы во славу жертвовать своей совестью Венере и Бахусу, представляя или ужасное распутство, или самое грубое сладострастие"**. "Что же происходит отсюда? Вот что. Кто на улице посовестился бы приподнять одежду, чтобы справить свою нужду, тот в театре становится столь бесстыден, что без всякого зазрения перед всем светом обнажает такие части тела, которые наиболее должен был бы скрывать. Кто перед дочерью своей не смел бы произнести ни одного неблагопристойного слова, тот сам ведет ее на комедию, чтобы она слышала самые скверные речи и видела всякого рода неприличные коверканья". Вообще, по Тертуллиану, театр представлял так много дурного, что скромность не позволяла и высказывать всего. "Я лучше хочу ни о чем не говорить, нежели приводить иное на память". Не делает исключения Тертуллиан и для трагедии, когда говорит о вреде театральных представлений. "Комедия есть, так сказать, - пишет он, - школа нечистоты, а трагедия учит только жестокости, злочестию и варварству. Будьте уверены, что рассказ о постыдном деле столько же опасен, как и само дело". "Сверх того, - говорит Тертуллиан, описывая на этот раз театральную публику и нравы, - известные бесстыдницы, позорящие тело свое перед обществом, не бывают ли в театре тем несноснее, что показывая в других местах свою гнусность одним мужчинам, тут обнаруживают ее перед другими женщинами, от коих всегда стараются скрываться? Они тут являются перед всем светом, перед людьми всяких лет, звания и достоинства. Публичный глашатай провозглашает этих блудниц во всеуслышание тем, которые слишком хорошо их знают. Вот, говорит он, ложа такой-то: чтобы видеть ее, надобно всем пожертвовать, она имеет такие-то и такие-то качества... Но прейдем в молчании все подобные гнусности, которые должны бы быть погребены под непроницаемым мраком, дабы не осквернять и дневного света. Зачем смотреть на то, что запрещено нам делать? Почему вещи, оскверняющие человека языком, не могут осквернять его очами и ушами, тогда как очи и уши суть, можно сказать, преддверие души нашей? Таким образом, театр непременно должен быть возбранен"***.