Цесаревич Константин (В стенах Варшавы)
Шрифт:
— Кто же такой?
— Вяземский князь, Петр Андреич. Работает он у меня пока на небольших делах. Но верный, скромный и весьма неглупый человек… Как полагаете, ваше величество?
— Тебе лучше знать. Если веришь ты, и я поверю ему… Только поспеши работой…
— Буду присылать по частям, государь, для дальнейших указаний и поправок. Вот, как нынче же первой главы первых пять статей…
И по-французски Новосильцев прочитал заголовок листов:
— "La charte constitutionelle pour l'empire de Russee".
— Постой! Как мы по-русски можем получше назвать сей акт? Хартия свобод, конституционная хартия — все это чуждо слуху русского народа.
— Вы правы, государь. Вот я пробовал и перевести. Позволите?
— Читай, читай…
— "Уставная
— Ничего. Только нет! Похоже на сочинение Карамзина, нашего славного историка. "История Государства Росийского"… Подумаешь… Что, если так: "Государственная уставная грамота Российской Империи"?.. Это звучит дельнее, не так ли?
— И много значительнее, государь. Так и пометим [9] .
Надписав заглавие по-русски, Новосильцев прочел по-французски первые 5 статей 1-й главы, именуемой: "Предварительные распоряжения".
Статьи касались разделения империи на области, на наместничества.
— Благодарю. Превосходно! — выслушав чтение, похвалил Александр. — Продолжай с Божьей помощью великую работу. Жду поскорее дальнейших частей. Пока прощай.
Он обнял и расцеловал растроганного Новосильцева.
9
{* Для современников должны представить значительный интерес некоторые пункты этой грамоты, написанной 100 лет тому назад, касающиеся так называемых "гражданских свобод". Целиком вся грамота эта отпечатана в количестве 200 экземпляров, когда в 1830 г. русские покинули Варшаву. Но в 1831 году, по взятии Варшавы, оказалось, что из этого числа распространено было всего 50 экземпляров, а остальные, по приказанию императора Николая, сожжены на арсенальном дворе, в Кремле, под наблюдением генерал-адъютанта графа Адлерберга и московского коменданта генерал-майора Стааля.
"Глава II. Статья 13. Законодательной власти государя содействует государственный Сейм, о котором ниже помянуто будет, на основании уставной грамоты и особенных учреждений.
Глава III. Ручательства державной власти.
Статья 81. Коренной российский закон: "без суда никто да не окажется" и освященное учреждением о губерниях, правило (№ 401), "Дабы никто, без объявления ему вины и снятия с него допроса, в течении 3-х дней по задержании не лишался свободы" распространяется на всех жителей вообще.
Статья 88. Свобода тиснения обеспечивается.
Статья 91. Да будет российский народ отныне навсегда иметь народное представительство. Оно должно состоять в государственном Сейме (государственной думе), составленном из государя и двух палат.
Глава IV. О народном представительстве.
Статья 128. Никто из членов Сейма, во время продолжения оной не может быть задержан, ни судим судом уголовным без ведома той палаты, к которой он принадлежит.
Статья 130. Проекты, по Высочайшей воле вносимые на Сейм, почитаются ни одобренными ею, ни утвержденными, почему и предоставляется Сеймам полная свобода на счет оных излагать свое мнение".
После статьи 191, которою кончаются все статьи, сказано:
"Убедившись в совести, что вышеизложенные коренные постановления соответствуют нашим желаниям утвердить благосостояние и спокойствие любезных наших верноподданных, основать неприкосновенность их лиц и собственности и охранять нерушимость их прав гражданских и политических, мы жалуем им сию уставную грамоту, которую признаем за себя и за преемников наших коренным и уставным законом нашего государства, предоставляя себе оную дополнить. Повелеваем всем государственным властям содействовать ее исполнению". (Подписи нет). — Л. Ж."
Отъезд состоялся 30 апреля.
Константин поехал проводить государя несколько станций. Тут, сидя вдвоем в экипаже, братья беседовали так задушевно, как это уже давно им не приходилось делать.
— Я сознаюсь, брат, сей приезд восхитил меня больше прежнего.
— Весьма буду рад, государь. Вы сами знаете…
— Знаю. Я подумаю теперь хорошенько еще об одном желании моих новых подданных… И ты подумай, скажешь мне свое мнение: придать ли к царству Польскому и все провинции, ранее забранные нами: Волынь, Подолию и другие…
— Подумаю, государь…
— А я о твоих делах подумаю… Но один тут еще вопрос. Ты — наследник по мне, если считать по закону покойного государя, батюшки нашего… А твоя женитьба, хоть бы и были дети у вас с этой очаровательной девицей, не даст наследника трону… Понимаешь, невозможно это…
— Понимаю. Да и не думаю о том…
— Нельзя и думать, сам рассуди… У нее всякие поляки родичи и сестры польки. У тех опять мужья и дети будут… И все это — близкая родня российских императоров!.. Нельзя…
— Нельзя, конечно…
— Выходит, Николая дети взойдут на трон… Вот жена его уже со дня на день ждет разрешения. Что пошлет Господь?.. Если сын — прямой наследник.
— Дай Бог, государь…
— И ты так легко готов?..
— Давно уж, государь… Я же говорил вам и матушке…
— Вот как! — протянул Александр. — Словно мы с тобою на одном желании сошлись… С небольшой разницей. Я помню, еще тогда… в эту страшную ночь, 17 лет назад ты слово дал: не ступить на трон… Помнишь?
— Помню… и твердо стою на том… Особливо, видя, как трудно вам вести корабль. А где уж мне?!
— Не говори… Господь поможет… А вот я… Мне правда твоя, трудно, невмоготу, право, порою… Конечно, пока еще силы есть… Нельзя оставлять службы, если могу еще сесть на коня и в минуту опасности отразить врага от границ моей империи… А еще лет через 10… Перевалит за 50… Болеть я начинаю… Николай возмужает… Дети у него подрастут. Династия будет обеспечена… Тогда…
Он умолк, задумался. Лицо его приняло усталое, скорбное даже выражение…
— Я должен сказать тебе, брат, — словно опомнясь и поймав на себе тревожный, вопрошающий взгляд цесаревича, торжественно, но негромко заговорил Александр, — я хочу абдикировать. Устал я… И не в силах сносить тягость правительства… Тебя я предупреждаю теперь, чтобы ты время имел подумать: что надобно будет делать тебе в сем случае?..
— Я уж давно надумал, государь… Я тогда буду просить у вас хотя бы место второго камердинера вашего…
— Смеешься, брат, не иначе!
— Нисколько, государь! Я буду усердно служить вам, ежели нужно, сапоги буду чистить, право… Когда бы я теперь это сделал, то почли бы подлостью моей душевной, что я к государю подлезаю… Но когда вы будете не на престоле, я докажу преданность мою к вам, к благодетели моему… к моему…
Он не досказал. Слезы градом покатились из суровых, теперь скорбных глаз цесаревича.
Ничего не говоря, Александр крепко обнял и прижал к себе брата.
В тесном объятии, как еще никогда не сливались они друг с другом, провели несколько мгновений эти два родных брата, так мало сходные между собою, но связанные воспоминаниями детства, юношеской дружбой, тяжелой трагедией, лишившей их отца.
Успокоясь немного, Александр более спокойным тоном проговорил:
— Ну, пусть так. Ты мысли свои напиши матушке… Что также не желаешь царствовать. А я, когда придет время абдикировать, дам уж тебе первому знать!..
В Пулавы Константин не заехал, не любя шумных, праздных сборищ, еще больше не любя семьи Чарторыских.
Он прямо проехал в крепость Замостье, дождался там Александра и простился с братом тепло и дружески, как всегда.
В мае того же года у Николая Павловича родился сын, получивший имя Александра в честь императора-дяди.