Цесаревич Вася 2
Шрифт:
После пятого вылета садились почти в темноте, зато не на плавучую взлётно-посадочную полосу, а нормальный и привычный аэродром. Техники помогли уставшему Василию выбраться из самолёта, а старший из них доложил:
— Палатка для вас приготовлена, ваше высокоблагородие, но там вас дожидается какой-то генерал. Прикажете послать на хер и переночуете на линкоре?
— Посылать генералов на хер я ещё чином не вышел, господин фельдфебель, так что показывайте палатку.
Палатка как палатка. Обычная палатка для старшего комсостава на гагачьем пуху, одинаково защищающая
— Разрешите представиться, Ваше Императорское Высочество, командир восьмой штурмовой дивизии морской пехоты Балтийского флота Сергей Александрович Есенин.
— Есенин? Тот самый? — почти ахнул Красный, и процитировал по памяти. — Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт, как с белых яблонь дым…
— Надо же, Ваше Императорское Высочество, кто-то ещё помнит мои юношеские вирши.
— Это классика, ваше превосходительство. И давайте без титулований, если не возражаете.
— Не возражаю, Василий Иосифович, — кивнул Есенин. — А я ведь к вам с вопросом и претензией шёл.
— Готов выслушать и то, и другое, Сергей Александрович.
Генерал покрутил головой, будто расстёгнутый воротник сдавливал горло, и как бы нехотя произнёс:
— Мне недавно штабс-капитан Гумилёв жаловался, что вы не любите поэтов и отзываетесь о них не совсем лицеприятно. Я, в некотором роде, как бы тоже поэт, и хотел бы внести ясность…
— Вы больше чем поэт, Сергей Александрович. Вы живой классик русской поэзии.
— Вы мне льстите, Василий Иосифович, — слегка смутился Есенин. — Классики, это Пушкин и Толстой, хотя последний и не писал стихов.
— Зато он писал замечательные повести и рассказы, пока… хм… пока не прошёл задор от военной службы. А вот без службы государю и отечеству граф быстро сошёл с ума и начал писать бред. Ещё в политику и богоискательство полез.
— Пушкин тоже не служил, — заметил Есенин.
— И что из этого получилось? Разменял талант на пьянство, блядство и игру в карты. А потом вообще под пулю французского педераста подставился.
— Глупо погиб, да, с этим не поспоришь. Хотя при его характере он мог ещё вернее погибнуть на военной службе.
— Но сделал бы это к пользе Отечества. Даже умереть нужно уметь правильно.
Есенин помолчал, обдумывая слова наследника престола, и спросил:
— Но почему тогда вам Гумилёв не нравится, Василий Иосифович? Он-то как раз боевой офицер.
— У меня нет претензий к штабс-капитану Гумилёву, Сергей Александрович. Мне просто не нравятся стихи поэта Гумилёва.
— А вы читали его последний сборник?
— Я вообще не читал ни одно его стихотворение, ни из нового, ни из старого, — признался Василий. — Не читал, но осуждаю. Это же творчество того самого салонного, вылощенного сброда, который когда-то вы тоже осуждали, Сергей Александрович. Неужели что-то изменилось?
Есенин опять замолчал, продумывая ответ, а Красный задал уже новый вопрос:
— Скажите, Сергей Александрович, а как так получилось, что вы пошли на военную службу? Если судить по вашим стихам, то до семнадцатого года вы были убеждённым и принципиальным дезертиром.
— Сам не знаю, Василий Иосифович. Наверное, совесть проснулась. Есть у людей такая страшная штука, как совесть. А Гумилёву я посоветую не попадаться вам на глаза.
— Да уж, сделайте такое одолжение, Сергей Александрович. И ещё передайте ему, что насчёт эпиграмм и сломанных рук я не шутил.
— Каких эпиграмм? — не понял Есенин.
— Так вы не знаете, с чего началось наше литературное противостояние? Экий он у вас скромняга.
— Я передам и выясню подробности, — пообещал генерал, после чего достал из полевой сумки на боку бутылку из тёмного стекла с залитой белым воском пробкой. — А это вам лично от меня. Рязанский ржаной самогон тройной перегонки и тройной очистки, выдержанный в липовых бочках из-под вишнёвой наливки двенадцать лет.
— Сергей Александрович, у меня завтра минимум пять вылетов! Какой там самогон…
— Я не предлагаю прямо сейчас, Василий Иосифович. Выпьете на своих свадьбах.
— Каких ещё свадьбах?
— Вы разве не читали свежие французские газеты? Тут до границы всего ничего, так что доставляют в тот же день.
— И что в этих газетах?
— Там про вашу помолвку и тройную свадьбу после возвращения в Петербург.
— Бля…
— Так вы не в курсе?
— Уже в курсе, — тяжело вздохнул Красный и забрал у Есенина бутылку. — Извините, Сергей Александрович, мне необходимо побыть одному.
Глава 12
Те, кто ругает лондонскую погоду, подразумевают зимние или осенние дожди, туман и сырость. А летом над старой доброй Англией бывает безоблачное небо с ярким и тёплым солнцем. Вот как сегодня. Но погода не радует премьер-министра Стенли Болдуина, возвращающего со встречи с королём. Уже полчаса как бывшего премьер-министра.
Он угрюмо смотрит сквозь стекло автомобиля на мелькающие по сторонам дома, и не видит их. Он опять прокручивает в голове неприятный разговор с Эдуардом Восьмым, закончившимся крахом политической карьеры. По-другому это и не назовёшь.
Король, короновавшийся всего месяц назад, встретил лорда Стенли вопросом:
— Скажите мне, господин Болдуин, только мне одному кажется, что ваша деятельность слишком дорого обходится Соединённому Королевству? С недавних пор к репутационным убыткам прибавились ещё и финансовые.
— Наша экономика растёт на три процента в год, Ваше Величество.
— За счёт чего растёт, господин премьер-министр? Уж не за счёт ли того, что после неудачного покушения на русского императора резко увеличилось количество утонувших по неизвестным причинам судов. Не меньше пяти-шести в месяц пропадает вообще бесследно, и ещё десяток успевает подать сигнал бедствия. Но, как обычно, слишком поздно.