Цесаревна. Екатерина Великая
Шрифт:
Хмурая, тёмная, дождливая петербургская осень, с воем ветра в печных трубах, с ожиданием невского наводнения, пришла, и с нею появились первые боли, предвестники таинственного момента.
В Летний дворец привезли повивальную бабку Адриану Карловну фон Дершарт и поселили её рядом с покоями Великой Княгини.
Ночью на понедельник, девятнадцатого сентября, Великая Княгиня проснулась от жестоких болей. Она лежала одна в полутёмной комнате. Открыв глаза, с бесконечною печалью окинула она ими свою комнату. С утра принесённая и поставленная у наружной стены особая родильная кровать чернела у окон и казалась мрачным эшафотом. В углу у образов тихо теплилась лампадка. Свеча на ночном столике нагорела,
– Зажги свечу, – простонала Великая Княгиня. – Попроси сюда Адриану Карловну. Мне кажется… Начинается…
Горничная зажгла высокий канделябр, засветила под образами венчальные свечи и пошла будить бабушку.
Фон Дершарт явилась в длинной тяжёлой шали. Она сейчас же, несмотря на протесты Великой Княгини, вместе с Владиславовой перетащила роженицу на родильную кровать. На ней было холодно, жёстко и неудобно лежать. Фон Дершарт поставила ширмы и послала на кухню за горячей водой.
– Скажи Её Величеству, – сказал она Владиславовой, – Великая Княгиня скоро родит.
Екатерина Алексеевна слышала, как оживал и просыпался дворец. По коридору, за стеной, раздавались шаги, шёпот, торопливо и точно испуганно сказанные слова, кто–то пробежал по лестнице.
Снаружи тихо шествовала холодная, осенняя петербургская ночь.
Великий Князь с заспанным, сердитым и недовольным лицом в небрежно накинутом кафтане пришёл первым. Фон Дершарт замахала на него руками и зашипела по–немецки:
– Ваше Высочество, вам нельзя сюда, никак нельзя, нехорошо это.
Следом за Великим Князем появился страшный Шувалов, и они зашептались за ширмами. Великая Княгиня видела их сквозь щели ширм со своей родильной кровати. Они казались ей страшными фантомами. Высокий канделябр бросал от них трепетные тени на стену. По лицу Шувалова пробегала ужасная судорога. У Великого Князя глаза со сна были как щели, лицо мёртвенно бледно, и Великую Княгиню не покидала мысль: «Ребёнок будет похож на них…»
У кровати возилась фон Дершарт, она мыла руки, таскала с Владиславовой простыни, за ширмами пахло лавандой. Боли у Великой Княгини становились нестерпимыми.
Вдруг настежь распахнулись двери опочивальни. Высокая, полная – но и грациозная! – вошла в двери Государыня, В домашнем платье без фижм, причёсанная и завитая без краски на лице, она казалась старше и серьёзнее. Щёки были мягкие и дряблые, маленький, красивого рисунка рот был как увядающий цветок, и только синие, глубокие, громадные, сияющие, молодые глаза лучистым блеском горели. Горничная несла за Государыней канделябр. Государыня быстрым взглядом окинула собравшихся в комнате Великой Княгини людей и грубовато–ласково сказала:
– Ну, вы тут зачем?.. Вам тут совсем делать нечего… Коли так волнуешься, ступай в комнату Владиславовой и там и ожидай. Нагрешил, батюшка, теперь кайся.
Маленькой ручкой она толкнула в спину Великого Князя и выпроводила его из спальни.
– Смотри, ежели не наследник!.. Лучше тогда и на глаза не показывайся. Плохо будет!..
Государыня зашла за ширмы.
– Ну как, Адриана
– Всё идёт правильно… Как следует… Её Высочество молодцом.
Прохладной, свежей, надушенной рукой Государыня коснулась щеки Екатерины Алексеевны и точно сняла с неё её боли и заботы. Великая Княгиня поцеловала руку Государыни.
– Мужайся, милая… Не ты первая, не ты последняя страдаешь, Господом за первородный грех так установлено. Твой долг… Нам всем – великая радость… Господь милосерд…
Государыня подошла к божнице и опустилась на колени.
– Свечей, – прошептала она.
Владиславова подала Государыне пук восковых свечей, и та начала возжигать их и ставить, отбивая земные поклоны. Большая тень Государыни металась по стене и пугала Великую Княгиню.
– Схватки начались, – прошептала фон Дершарт. – Теперь скоро конец.
Государыня села в кресло подле племянницы.
– Молись Богу, Катиша, – сказала она. – Легче станет. А уже не в силах будет терпеть – кричи… Люди говорят – помогает.
И стало томительно тихо. Слышно было, как плескали волны Фонтанки. Казалось, что вот тут, совсем подле будет и вода. Елизавета Петровна сидела, опустив голову на грудь, и думала: «Отец дворец–то строил… Батюшка воду любил. Голландию вспоминал… Каналы… И кто сейчас рождается?.. Правнук его!.. Правнук!.. Анны Петровны сына сынок… Поди, батюшкина–то душа радуется… А вдруг да девочка?..»
Она пожевала губами, печально покачала головою.
«Как всё сие сложно!.. Как трудно… Ужели за Иваном Антоновичем тогда посылать?.. Малюткой его взяла я тогда из дворца… а любила его… Маленький такой, тёпленький… А ныне писали мне – совсем дурной стал, несмышлёный… Будто ничего как человек и не соображает…»
Государыня вздохнула.
«Конечно, оная жизнь какое может развитие дать?.. Ссылка… Тюрьма. И родители… Господи, прости… Что–то Господь сейчас подаст… Милосерд Господь… Да ведь у чёртушки что на уме было!..»
Ночь шла медленная, долгая и таинственная. В Петербургской крепости на соборной колокольне куранты играли. К утру тише стал плеск волн, должно быть, на море стихала буря.
Великая Княгиня тяжело и прерывисто дышала. Фон Дершарт возилась подле неё. Владиславова плескалась с водой. Государыня тихо задремала…
– Majeste… Ich gratuliere… Ihnen… Ein Knabe… [38]
«Knabe… Knabe…» Точно Государыня не сразу поняла, что говорит фон Дершарт. Она встала с кресла и осмотрелась. Фон Дершарт на белых пелёнках держала крошечного ребёнка. Потом его положили в кресло. Три женщины – Императрица, бабушка и Владиславова – нагнулись к нему. Государыня торопливым шёпотом отдавала приказания:
38
Ваше Величество… Я поздравляю вас… Мальчик… (нем.)
– Отца Фёдора сюда… Скажи Алексею Петровичу – на лодке бы спосылали человека в крепость коменданту с цедулькой. Сто один выстрел отдать – России, мол, пожеланный наследник на свет родился.
Они ушли за ширмы и унесли ребёнка. Екатерина Алексеевна одна осталась на кровати. Она лежала в радостном полузабытьи. Она слышала, как пришли Великий Князь, граф и графиня Шуваловы, как они вполголоса говорили подле ребёнка и Государыня весело смеялась. Запах ладана и розового масла проник за ширмы, священник в шёлковой рясе и епитрахили с крестом в руке прошёл к Великой Княгине и остановился над нею. Он показался ей грозным и необычным. Так всё, что только что произошло с нею, было страшно, и она была точно не в здешнем мире. Священник протянул ей крест для поцелуя. Она охотно прикоснулась к холодному металлу и стала слушать, что читал над нею священник.