Цезать, тёща, Артемида и Роза
Шрифт:
– Так ты и о Черчилле слышал? – в очередной раз удивился я.
– Конечно! – самодовольно, с нескрываемой гордостью ухмыльнулся гигант. – У меня, между прочим, по новейшей истории СССР была твёрдая «четвёрка». Я превосходно запомнил на страницах какого-то старого учебника смешную карикатуру со стихами: «Из всех врагов самый ярый – Уинстон Черчилль со своей сигарой!» И хотя Цезарь сигар не курил, но своей рожей подозрительно смахивал на знаменитого английского политика. Я даже невзначай заподозрил, а не родственники ли они.
– Похоже, ты абсолютно не любишь ни диких, ни домашних животных, – с сожалением подметил я.
– Что ты, что ты! – категорично опроверг моё предположение Степан. – Да я просто обожаю братьев наших меньших, особенно певчих птичек, кошечек, кроликов, зайчиков и маленьких хомячков! Очень люблю лошадей, лосей, оленей, тем паче розовых свинок с молочными поросятами!
– Да какой же украинец не любит нежного, чисто хлебного свиного сала! – разделил я восторг друга.
– Да я не в том смысле! – с упрёком зыркнул на меня Степан. – Не в гастрономическом, а чисто в исти… ести… эстетическом. А собак я с детства не «перевариваю», тем более больших и злобных.
– Естественно! – охотно согласился я. – У них и мясо более жёсткое и пахнет оно не очень-то и приятно.
– Вот любишь ты, Василий, придираться к словам! – неприязненно нахмурился гигант. – Сразу пропадает всякая охота что-либо тебе рассказывать!
– Не обращай внимания, дружище, – успокоил я рассказчика. – Это я изредка напрягаю голосовые связки, чтоб не замёрзнуть или, не дай Бог, не заснуть на ходу. Так что же там натворил твой злосчастный Цезарь?
– Отправился я как-то на Пасху с Любашей и дочерями с визитом к моей дражайшей и обожаемой тёще, – мрачно продолжил гигант своё трагическое повествование. – Прибыли в Каховку – родную винтовку аккурат утречком в Святое Воскресенье. Заходим во двор, все такие счастливые и одухотворённые, в предвкушении радушной и гостеприимной встречи. А с порога хаты к нам с хлебом-солью и стаканом первака на подносе Надежда Макаровна белым лебедем выплывает. Вся цветёт и пахнет, как майская роза в розарии Никитского ботанического сада. И молвит мне со слащаво-приторной улыбкой на алых, коралловых устах:
– Христос воскрес, зятёк!
И лезет, значит, ко мне обниматься и целоваться.
Ну, я, понятно, ласково и сердечно отвечаю:
– Воистину воскрес! – и, как положено, целую тёщу раз, второй.... А в третий раз поцеловать Надежду Макаровну просто-напросто не успел.
Чувствую, что-то крепко, словно огромными стальными клещами, защемило мою правую ногу. Да так больно! Как будто я конечностью ненароком в медвежий капкан угодил.
– Интересно, – думаю. – Откуда у тёщи во дворе капканы взялись? Тем более, что охотничий сезон вроде бы ещё и не начался. До его открытия, насколько я знаю, не менее полугода осталось.
Удивлённо оглядываюсь. А эта гнусная тварь, которая зовётся Цезарем, оказывается, потихонечку подкралась сзади и вцепилась своими грязными, нечищеными челюстями в мою ни в чём не повинную правую лодыжку! То ли это кобелиное отродье приревновало меня к своей хозяйке, то ли решило, что я покушаюсь на её честь и достоинство? Как бы там ни было, но в результате я подвергся вероломному нападению без предварительного предупреждения и открытого объявления войны. Ну, никакого тебе рыцарского и джентльменского «Иду на Вы!». И это просто счастье, что на мне были плотные фирменные джинсы и высокие, толстые шерстяные носки. Они немного смягчили мёртвый захват, но не настолько, чтоб надёжно защитить мою ногу.
Степан встал у сияющей витрины скобяного магазинчика и резким движением задрал правую штанину своих широких джинсовых брюк. Затем он наглядно продемонстрировал еле различимые белёсые шрамы на своей могучей и мускулистой лодыжке.
– Вот, видишь?! Отметины от клыков грызла этой коварной скотины остались у меня на всю оставшуюся жизнь!
– Вообще-то, эти тоненькие полосочки лишь с очень большой натяжкой можно назвать шрамами, – скептично пожал я плечами.
– А это только потому, что на мне все раны как на молодой и здоровой собаке заживают! – надменно ухмыльнулся Степан.
– И что же ты предпринял, чтобы освободиться от клыков зловредного Цезаря? – нетерпеливо вопросил я.
– Тогда я хорошенько тряханул ногою в надежде, что эта болотная пиявка, в конце концов, от меня отцепится. Но куда там! Цезарь железной хваткой впился своими зубищами в мою конечность и так нагло-нагло исподлобья на меня поглядывает. А Макаровна склонилась к озверевшему хищнику и так ласково-ласково погрозила ему своим белым пальчиком:
– Отпусти Стёпину ножку, мой маленький птенчик! Она ведь совсем не вкусненькая, не правда ли?
Как будто речь шла не о моей личной ноге, а о ножке свежеразделанного годовалого кабанчика. А эта клыкастая, вонючая гнида даже ухом своим не повела!
Ну, тут мне совсем стало обидно! Пасха ведь всё-таки! Тёплое, ясное, безветренное утро! На небе ни облачка! Кусты и деревья вокруг цветут и благоухают. Вся Природа радуется моему благому и безмятежному явлению в провинциальную каховскую Тмутараканью глушь. Я такой тихий и умиротворённый в кои веки приехал к любимой тёще на свежие пасхальные блины. А тут такая нежданная и неприветливая встреча с клыкасто-зубастым сюрпризом!
Схватил я этого недостойного наследника ужаса Баскервиллей за его вшивую шкирку. Да как дёрну, что было мочи! Как перезревшую репку! Один за всех: за деда, за бабу, за внучку, за Жучку, за кошку и за мышку! Эта озлобленная морда даже челюсти разжать не успела. А джинсы оказались превосходного качества! Настоящие, неподдельные «Lee»! Любаша за них в Ляхляндии 60 баксов дала!
– Где-где твоя Любаша дала? – непонимающе переспросил я.
– В Ляхляндии! Для непонятливых растолдыкиваю: Ляхляндия – это древнее название Польши! – ехидненько оскалился Степан, поймав меня на невежестве в области политической географии Восточной Европы. – Так вот! Оторвал я Цезаря от моей многострадальной ножки. А обломки клыков этого агрессивного паршивца так и остались торчать в чрезвычайно плотной ткани штанов.
Ну и визгу же было! Морда зверюги в крови, не то в моей, не то в его собственной. Лапами в воздухе отчаянно мельтешит, глазища выпученные! Смотреть гадко и противно!
А тёща как заорёт на всю Каховку:
– Что ты наделал, изверг бессердечный! Моего маленького ангелочка зубиков навеки лишил!
– А я-то тут при чём? – начал испуганно оправдываться я. – Что ж вы своего ещё не оперившегося «птенчика» свежим творожком не кормите? Ведь у вашего «ангелочка» в организме явно кальция не хватает!