Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России
Шрифт:
Один из наиболее проницательных интерпретаторов истории русской общественной мысли Г. Г. Шпет отмечал: «Чаадаев – не обладал ни философским образованием, ни философским гением, ни даже подлинно философским интересом. Это был хорошо светски образованный человек» [74] . «Les lettres philosophiques» – это не ученый трактат, а своего рода запись философской беседы с дамой в светской гостиной. Риторическая структура писем возвращает нас к социальной практике, на которой основана французская интеллектуальная культура XVIII в., – утонченному разговору в аристократическом салоне. Здесь педантичные рассуждения о науке считались дурным тоном, а речь должна была прежде всего отличаться оригинальностью, парадоксальностью и остроумием. Манеру Чаадаева можно сравнить с описанным П. А. Вяземским устройством светской беседы, которую он уподобил прогулке по парку:
74
Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии. Ч. II. М., 2009. С. 83. Кроме того, Г. В. Флоровский отмечал, что у Чаадаева «есть принцип, но не система» (Флоровский Г. Пути русского богословия. Paris, 1988. С. 248).
Вы пускаетесь не так, как в дорогу, чтобы от одного места дойти до другого, но как в прогулку. Дело не в том, чтобы дойти
75
Вяземский П. А. Записные книжки (1813–1848) / Изд. подгот. В. С. Нечаева. М., 1963. С. 33.
Так и Чаадаев в своих сочинениях рубежа 1820–1830-х гг. переходил от одного сюжета к другому, обосновывал интересующее его утверждение и оставлял без внимания не занимавшие его материи, возвращался к темам, уже затронутым прежде, чтобы снабдить их более точным и риторически выверенным комментарием. Впечатление смысловой хаотичности «Философических писем» возникло уже у современников Чаадаева. Д. Н. Свербеев замечал: «Я читал некоторые из этих писем (и кто из людей ему коротких не читал их в это время?) и, насколько могу теперь припомнить, все они были довольно запутанного содержания» [76] . Впрочем, с точки зрения композиции «Философических писем» целое обладало меньшей важностью, чем часть, а раз так, то «запутанность содержания» не являлась большой проблемой. Высокую значимость приобретал вопрос об оригинальности чаадаевских высказываний, поскольку в рамках салонной поэтики именно это качество сигнализировало о блеске индивидуального авторского стиля. И здесь анализ франкоязычного текста «Les lettres philosophiques» способен удивить нас.
76
Свербеев Д. Н. Мои записки / Подгот. текста М. В. Батшева, Б. П. Краевского и Т. В. Медведевой. М., 2014. С. 523.
Выясняется, что значительное (если не сказать подавляющее) число идей и утверждений Чаадаев заимствовал из трудов французских философов-традиционалистов. Приведем несколько примеров. Автор «Философического письма» отмечал неспособность русских идти вослед своим императорам к европейским ценностям:
Когда-то великий человек вздумал нас цивилизовать и для того, чтобы приохотить к просвещению, кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но к просвещению не прикоснулись. В другой раз другой великий монарх, приобщая нас к своей славной судьбе, провел нас победителями от края до края Европы; вернувшись домой из этого триумфального шествия по самым просвещенным странам мира, мы принесли с собой одни только дурные понятия и гибельные заблуждения, последствием которых была катастрофа, откинувшая нас назад на полвека. В крови у нас есть что-то такое, что отвергает всякий настоящий прогресс [77] .
77
Чаадаев П. Я. Избранные труды / Сост., примеч. и вступ. ст. М. Б. Велижева. М., 2010. С. 173; оригинал по-французски.
Чаадаев рассуждал о неготовности русского народа, воспитанного в ложной религиозной традиции, воспринять реформаторские усилия своих владык, в чьих жилах текла иностранная кровь и которые поэтому служили живым олицетворением и двигателем европеизации России. Ж. де Местр писал в трактате «О папе» (1819):
Сколько бы иноземный род, вознесенный на русский трон, ни считал себя вправе лелеять самые возвышенные надежды, сколько бы этот род ни выказывал самые кроткие добродетели, несхожие с древней жестокостью, правления его были кратки, и справедливость требует сказать, что виной тому были не государи, а народ. Сколько бы государи ни совершали самые благородные усилия в союзе с великодушным народом, который никогда не сводит счеты со своими повелителями, все эти чудеса, творимые национальной гордостью, будут бесполезны, если не вредны [78] .
78
«En vain le sang 'etranger, port'e sur le tr^one de Russie, pourroit se croire en droit de concevoir des esp'erances plus 'elev'ees; en vain les plus douces vertus viendroient contraster sur ce tr^one avec l’^apret'e antique, les r`egnes ne sont point accourcis par les fautes des souverains, ce qui seroit visiblement injuste, mais par celles du peuple. En vain les souverains feront les plus nobles efforts, second'es par ceux d’un peuple g'en'ereux qui ne compte jamais avec ses maitres…» (Maistre J. de. Du Pape. Lyon; Paris, 1819. T. II. P. 538. Livre III. Chap. 6; за помощь в переводе этого фрагмента мы благодарим В. А. Мильчину).
Одновременно, согласно П.-С. Балланшу, неразрывная связь правящей династии и подданных являлась признаком политического строя христианской (католической) Европы, а их разобщенность – характеристикой азиатской деспотии: «Христианские династии составляют единство с христианскими народами и живут одной с ними жизнью: это происходит от совершенствования, которое проникло с христианством как в человеческие общества, так и во все категории мыслей и чувств», а в Азии: «Отечество и властитель суть две разные вещи» [79] .
79
«Les dynasties chr'etiennes ne font qu’un avec les peuples chr'etiens, et n’ont qu’une vie avec eux: ceci tient au perfectionnement introduit par le christianisme dans les soci'et'es humaines comme dans tous les ordres d’id'ees et de sentiments»; «La patrie et le roi sont deux choses distinctes…» (Ballanche P.– S. Essai sur les institutions sociales dans leurs rapport avec les id'ees nouvelles. Paris, 1818. P. 19, 21. Chap. I).
Чаадаев рассуждал о пагубности раскола в христианстве:
По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения этих народов. Только что перед тем эту семью вырвал из вселенского братства один честолюбивый ум (патриарх Фотий. – М. В.), вследствие этого мы и восприняли идею в искаженном людской страстью виде. В Европе все тогда было одушевлено животворным началом единства. Все там из него истекало, все там сосредоточивалось. ‹…› Чуждые этому чудотворному принципу, мы стали жертвой завоевания [80] .
80
Чаадаев П. Я. Избранные труды. С. 173–174; оригинал по-французски.
Критика фотианской схизмы служила общим местом в сочинениях французских католических философов начала XIX в. В рамках этой традиции конфликт между христианскими конфессиями воспринимался как отклонение от правильного пути, способное завести некатолические народы в исторический тупик. Так, Ф. де Ламенне считал любую национальную церковь атеистической: «Без Папы нет христианства; без христианства нет религии; без религии нет общества. Отделить себя от Рима, предаться расколу, создать национальную церковь – значило бы провозгласить атеизм со всеми его последствиями» [81] . Символом ложного историко-культурного сценария служила французским мыслителям «растленная» Византия. Де Местр, подобно Чаадаеву, так определял суть истории Восточной империи: «эпоха самого значительного развращения рода человеческого» [82] .
81
«Point de Pape, point de christianisme; point de christianisme, point de religion; point de religion, point de soci'et'e. Se s'eparer de Rome, faire le schisme, cr'eer une 'eglise nationale, ce serait proclamer l’ath'eisme et ses cons'equences» (Essai sur l’indiff'erence en mati`ere de religion // OEuvres compl`etes de M. l’abb'e F. de Lamennais. T. II. Bruxelles, 1830. P. 100).
82
«L’'epoque de la plus grande corruption de l’esprit humain» (Maistre J. de. Du Pape. T. II. P. 536. Livre III. Chap. 6. См. также: P. 543). Само представление об испорченности Восточной империи и генетической связи допетровской эпохи истории России с христианской Византией восходит к текстам XVIII в. – «Размышлениям о причинах величия и падения римлян» Ш. Л. Монтескье и «Истории упадка и падения Римской империи» Э. Гиббона.
В первом «Философическом письме» Чаадаев писал о религиозной доминанте английской истории, непосредственно связанной с попытками политической эмансипации католиков в 1829 г.: «Народ, личность которого ярче всех обозначилась, учреждения которого всего более отражают новый дух, – англичане, – собственно говоря, не имеют истории, помимо церковной. ‹…› И пока я пишу эти строки, опять-таки религиозный вопрос волнует эту избранную страну» [83] . Однако прежде него об особой роли Англии в современном христианском мире рассуждали де Местр и Балланш. Первый в 1819 г. отмечал: «Все будто показывает, что англичанам назначено дать ход великому религиозному движению, которое готовится и которое предстанет священной эпохой в анналах рода человеческого. ‹…› Благородные Англичане! вы были некогда первыми врагами единства; ныне именно на вас возложена честь возвратить его Европе» [84] . Балланш соглашался с де Местром: «Английская нация первая сделала из божественного права антинациональную догму. Если однажды она захочет способствовать освобождению католиков, думаю, что она не будет иметь более причин продолжать исповедовать социальную ересь и вернется тогда к великой истинной вере рода человеческого» [85] . Примеры содержательных параллелей между произведениями Чаадаева и текстами французских католических философов можно без труда продолжить [86] .
83
Чаадаев П. Я. Избранные труды. С. 178–179; оригинал по-французски. Чаадаев имел в виду билль от эмансипации английских католиков 13 апреля 1829 г. (Roman Catholic Relief Act), по которому католикам предоставлялось избирательное право (с некоторыми ограничениями), открывался доступ в палату общин и давалась возможность поступать на государственную службу.
84
«Tout semble d'emontrer que les Anglais sont destin'es `a donner le branle au grand mouvement religieux qui se pr'epare et qui sera une 'epoque sacr'ee dans les fastes du genre humain. ‹…› Nobles Anglais! vous f^utes jadis les premiers ennemis de l’unit'e; c’est `a vous aujourd’hui, qu’est d'evolu l’honneur de la ramener en Europe» (Maistre J. de. Du Pape. T. II. P. 647, 653. Livre IV. Chap. IX).
85
«La nation angloise, la premi`ere, a fait du droit divin un dogme antinational. Si une fois elle veut consentir `a l’affranchissement des catholiques, je pense qu’elle n’aura plus de raison pour continuer de professer une telle h'er'esie sociale, et qu’elle rentrera, `a cet 'egard, dans la grand orthodoxie du genre humain» (Ballanche P.– S. Essai sur les institutions sociales. P. 297. Chap. IX. Partie II).
86
См. подробнее наш комментарий в издании: Чаадаев П. Я. Избранные труды. С. 651–719. Подробнее о влиянии на труды Чаадаева европейской философии см.: Falk H. Das Weltbild Peter J. Tschaadajews nach seinen acht «Philosophischen Briefen». M"unchen, 1954; Валицкий А. В кругу консервативной утопии. Структура и метаморфозы русского славянофильства / Пер. с польск. К. Душенко. М., 2019. С. 120–156; Qu'enet Ch. Tchaadaev et les lettres philosophiques. Contribution `a l’'etude du mouvement des id'ees en Russie. Paris, 1931.
Более того, ряд знаменитых афоризмов Чаадаева, на первый взгляд кажущихся оригинальными высказываниями, на самом деле почерпнуты из сочинений других мыслителей. Такова, например, одна из пуант первого «Философического письма» – фрагмент о русских как «незаконнорожденных детях» в европейской семье народов. Яркий образ бастардов мог быть взят Чаадаевым из сочинения Бональда «Первобытное законодательство»:
Чаадаев: «Nous autres, venus au monde comme des enfants ill'egitimes, sans h'eritage, sans lien avec les hommes qui nous ont pr'ec'ed'es sur la terre, nous n’avons rien dans nos coeurs des enseignements ant'erieurs `a notre propre existence» [87] .
Бональд: «Cette nouvelle 'eglise, enfant'ee au christianisme par une naissance ill'egitime, ne recut qu’un faux jour qui servit `a l’'eclairer sur les absurdit'es de l’idol^atrie…» [88]
87
Чаадаев П. Я. Избранные труды. С. 60; курсив наш. – М. В.
88
Bonald L. G. A. OEuvres. L'egislation primitive, consid'er'ee dans les derniers temps par les seuls lumi`eres de la raison, suivie de plusieurs trait'es et discours politiques. T. III. Paris, 1829. P. 174; курсив наш. – М. В. О том, что Чаадаев заимствовал у Бональда образ русских как кочевников, см.: Qu'enet Ch. Tchaadaev et les lettres philosophiques. Contribution `a l’'etude du mouvement des id'ees en Russie. P. 162.