ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ
Шрифт:
Девчонки извлекли из тумбочки блюдце с засохшей кофейной гущей в виде портрета и предъявили разведчикам.
— Вроде смахивает чуток, — подтвердил Колька с сомненьем.
— Один в один! — важно заявил Степка, больше, чтоб угодить.
Девочки похихикали еще, доели горох и прогнали мальчишек, вполне довольных визитом, потому что им удалось побыть немного почти настоящими кавалерами.
— Это они остроумно друг друга называют по отчествам из кино, но все равно — слишком мелкие. А когда станут не мелкие — на младших соплюшек будут смотреть — закон жизни! — философски заметила Степанцова.
Затем девочки стали по одной
— Пал Палыч Смертью храбрых! — воскликнула, вскинувшись Кузюткина, совсем уж во сне и рухнула опять на подушку.
На небе высыпали многочисленные звезды, среди которых то и дело пролетали первые спутники земли, еще немного задержавшие внимание мальчишек на подступах к своей палатке, пока они не продрогли и не скрылись под брезентом.
55
Очень скоро Чапаев с Матреной поселились у одного бедняка на окраине, затерянного в лесной чаще села, в обмен на обещание Василия перечинить крестьянину все найденные по углам опорки, лапти и остатки валенок. Чапаев вдобавок построил тому великолепную пару новых сапог из кожи, срезанной с барского кресла, которое мужичок упер еще в события девятьсот пятого года, когда все ходили жечь помещичьи усадьбы. Он и картину тогда одну к рукам прибрал в овальной раме, изображавшую довольно бесстыжую красавицу, лежащую среди леса с толстою шеей, соболиными бровями и выпяченной навстречу зрителю грудью, обнаженной хоть и не до конца, но, как будто в последний лишь момент остановившуюся в таком намерении. Над красавицей в недоумении склонился пригожий парень, и чем кончилась сцена, оставалось решать зрителю.
Получив даром эдакие замечательные сапоги, имевшие вид перевернутых бутылок, переходящих в гармонь и круглые аккуратные головки, хозяин не стал возражать против того, чтоб Чапаев поправил пустовавший полуобвалившийся сарай и в нем пока поселился.
Дело пошло. Через пару недель все деревенские мужики обзавелись завидной чапаевской обувью, которую, правда, тотчас попрятали по сундукам, ходить же продолжали босыми или в лаптях, если идти не близко.
Но слава пошла расходиться кругами по окрестным деревням, хуторам и селам, так что вскоре появились заказы во множестве. Одна дальновидная вдова прислала к нему малолетнего отпрыска в услужение, и чтоб перенимал ремесло. Вскоре тот самостоятельно выучился сучить дратву и нарезать ножиком деревянные сапожные гвозди.
Особенным успехом пользовались производимые Василием сапоги с зубчатыми отворотами, украшенными плетеными ремешками и кисточками. В каблуки же особой, скошенной формы, Чапаев врезал медные блестящие пластины, и такой же чеканной медью оковывал у сапог носки. Мужики любили их надраивать кирпичом до золотого сияния и называли эту обувь «барской».
Вдовин малый без устали сучил дратву варом, которого Василий сделал запас, побывав на базаре в отдаленном крупном селе. Там же он разжился приличным инструментом и необходимым материалом, который сапожники называли «товаром». Вскоре с ним стали почтительно раскланиваться при встрече, особенно после того случая, когда на село наехала банда, человек в тридцать.
…
Чапаева в тот день, с утра пораньше унесло на реку, и до вечера он в селе не появлялся. А когда стал возвращаться, то и услыхал беспорядочную пальбу. Вихрем влетев в свой сарай, он не нашел Матрену. Подмастерье указал, что она схоронилась в избе хозяина.
Девушка, выбежав на тревожный окрик Василия, торопливо, перескакивая с пятого на десятое, рассказала ему, что мужиков всех связали и держат у старосты в подполе, бабы же их, ждут рядом — что будет?
Василий отдал кукан с пойманными окунями, велел ей и пацану не высовываться, и пустился бегом к старостовой избе, перепрыгивая канавы, ухабы и брошенные колоды.
Как и всегда, в обстановке боя, он не задумывался об опасности, поскольку не чуял своей смерти, и сам это за собой знал. Когда некоторые его бойцы, бывало, принимались ныть перед боем, что, мол, — «погибну я, погибну», — он не спорил, хоть и старался ободрить. После же замечал, что почти всегда, такой боец и верно, погибал.
Проскочив сквозь десяток столпившихся у избы баб и вихрем ворвавшись в горницу, он страшным своим, пронизывающим голосом свирепо скомандовал:
— А ну, вста-а-ать!!!
Бандиты, хоть и напились уже до озверения самогону, все кто смог, подскочили, и вытянули руки по швам. Каждый из них Чапаева узнал, не смотря даже на отросшую у того бороду, потому что у каждого будто молния сверкнула в башке: «Не Чапай ли? Чапай!». А двоим и служить приходилось у него до дезертирства. Однако вслух его имени они произнести не осмелились.
— Это кто ж тут у меня мужиков грабит? — тихо, как гремучий змей, зашипел бывший командир, затем гаркнул, одновременно пропев настоящим, своим голосом, — В шеренгу по одному, с-с-стана-а-ви-и-сь!!!
Разбойники поспешно построились в шеренгу, а мужики в подполе, не понимая, что происходит, принялись тихо подвывать.
— Р-р-равняйсь! Сми-и-ирна-а!!! — не скомандовал, но пропел, как со сцены императорского театра, Василий. Затем осмотрел строй, пронзив каждого огненным взором, приблизился к крайнему справа, тяжело вздохнул и врезал тому наотмашь в ухо.
Удар вышел на славу и так был силен, что весь строй, как подкошенный, повалился набок и так замер в неподвижности. Каждый из упавших, мало того, что протрезвел, но и раскаялся почти полностью, хоть и временно.
Но тут влетел со двора еще один несильно выпивший и потому особенно наглый оборванец с маузером руках. Не размышляя, он с порога принялся палить в Чапаева. Расстреляв все патроны и ни разу не попав, он стал шарить в кармане новую обойму, нашел, перезарядил маузер, но Чапаев как раз достаточно приблизился к нему и, молча, пробил ему сапожным шилом не только руку, но и рукоять маузера. Наглец истошно завопил, уронил окровавленное оружие, метнулся к выходу.
Чапаев же, пряча шило в карман, добавил бандиту ускорения точным пинком сапога, после которого бандит вылетел на двор мордой вперед и, проломив башкой забор, скрылся в густых зарослях крапивы.
…
Много лет спустя, Василию пришлось наблюдать один футбольный матч на неогороженном стадионе, и он все удивлялся слабости футбольных ударов. Когда же сам врезал сапогом по откатившемуся с поля мячу, то мяч, просвистев полем, пробил дыру в сетке ворот и сшиб с ног дежурного милиционера, стоявшего позади. Милицейская же фуражка упорхнула, как птица в неизвестном направлении.
Чапаев почел за благо тотчас ретироваться подальше с глаз, так что тренеры обоих команд и судья обыскались его, хотя обегали всю окрестность, дружно решив, что это был удар бесспорно футбольного самородка.