ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ
Шрифт:
Дядя, подскакивая и вертясь, ступил на эскалатор следом за поющими под гитару парнями и, движимый неизъяснимым побуждением, выхватил из кармана сверкающий рубль.
Недолго думая, он запустил монету катиться по наклонной плоскости вдоль перил, и как только та скрылась с глаз, пустил следующую. Дядя пришел в восторг от своей затеи, достал целую горсть рублей и стал запускать их один, за одним, заливаясь при этом счастливым смехом, несколько напоминавшим скрежет. Снизу тоже послышались выкрики, которые можно было истолковать двояко.
Надо заметить, что рубль в ту пору был очень крупной суммой. Наилучший батон, бутылка молока и двести грамм колбасы все вместе стоили как раз рубль. Или комплексный обед днем в ресторане. Или любая книга.
Так что некоторые пассажиры бросились ловить деньги, а некоторые особо алчные, терять равновесие и ссыпаться со ступенек. Образовалась угрожающе растущая куча-мала. Спасибо, сознательные граждане подоспели с платформы и бросились растаскивать упавших.
Монеты наполнили пространство особым сиянием и звоном, резонировавшим с и без того звенящими от городского шума головами. В воздухе пахнуло безумием, кое-кто из толпы начал делать первые странные жесты.
Дежурная в своей будке пыталась принять меры, но ни телефон, ни другие приборы и кнопки не слушались ее, не срабатывали. А главное, на рабочее место со страшной скоростью, свистом и грохотом влетали крупные монеты, могущие тяжело травмировать или даже насмерть убить невинную работницу.
Правда, это были все же деньги, что тоже не могло не сбить с толку служащую метро, при ее небольшой зарплате.
Справедливости ради, надо отметить, что отнюдь не все граждане бросились ловить монеты. Даже некоторые дети, особенно пионерского возраста, воспитанию которых родители уделили-таки часть своего досуга, совершенно, казалось, не обращали внимания на происходящее, а от летящих чужих денег недоуменно отводили глаза.
Многие взрослые, тоже совсем не имели радости и азарта в лицах, напротив, явно были не на шутку прогневаны выходкой черезчур богатого незнакомца, неуместной и досадной, на фоне побед в космосе и видов на предстоящий коммунизм. По их мнению, негодяя следовало бы прохватить, изобразив поскорее на страницах всеми любимого влиятельного журнала «Крокодил» в подходящей карикатуре.
Они справедливо негодовали и на поведение сограждан, с которыми ведь предстояло шагать в будущее, где алчности не будет места. И вдруг — очередное разочарование, отодвигающее исполнение мечты. Им поэтому очень хотелось частичного возмездия, в виде решительных действий какого-нибудь наряда милиции или патруля народной дружины.
Не тут-то было. Представители органов правопорядка, в аккурат, нашли более ответственное и опасное приложение своим ограниченным силам, так что в поле зрения их так и не оказалось.
Дядя быстрее всех сделался, как безумный, любовался укатывающимися, подскакивающими монетами, взвизгивал, потом устремился в обход компании туристов вниз, споткнулся и, наконец, грохоча, покатился кубарем по эскалатору к будке дежурной. Достигнув первой ступеньки, Дядя по инерции прокатился еще шагов пять и, встав, как ни в чем не бывало на ноги, бодро пошагал к платформе. На ходу он извлек из нагрудного кармана расчесочку, пригладил волосы и, растворяясь в невозмутимо спешащей толпе, вскоре и совсем скрылся в подошедшем вагоне.
57
Соня уже второй день находилась в подвале. Спала она на соломе. Дядя появлялся через каждые несколько часов, снимал с нее наручники, затем весело командовал:
— Оправка! Обед! — после чего провожал девушку в туалет, затем кормил. Еда была самая обыкновенная, дядя приносил ее в судках из столовки: щи из капусты, на второе макароны с усеченной сарделькой и кружком соленого огурца, на третье компот из сухофруктов, с речным песочком на дне. В любой столовой на просторах нашего обширного отечества, «от Москвы до самых до окраин», предлагались такие или подобные блюда, будь то в школе, воинской части или на заводе. Прилагавшиеся к компоту молочные коржики, Дядя дорогой съедал сам. Такой обед, привычностью своей, примирял Соню с действительностью.
— Хотели бы убить, не кормили бы так хорошо, — размышляла она, мыкаясь по подвалу.
Дядя только что умотал на электричке в город.
Соня печально отсчитывала в уме часы и минуты заточения.
— Выпустят ли ее когда-нибудь? Что потребуют в обмен на свободу и жизнь? Да и захотят ли ее спрашивать? — мучилась она вопросами.
Под самым потолком она разглядела маленькое окошко непонятного назначения. Свет оно почти не пропускало из-за скопившейся на нем грязи и паутины. Девушка при помощи ног сгребла под окном изрядную кучу различного хлама, включая табурет и деревянный ящик из-под овощей. С трудом вскарабкавшись на эту кучу, пленница смогла выглянуть во двор.
Взору открылся вид на угол дома и часть сада. В поле зрения частично попал и стол с яствами, за которым барыней расселась Раиса. Все это было довольно далеко, загораживалось ветвями яблони и сиренью, но все же можно было кое-что разглядеть. Звуков до подвала не долетало совсем.
Сердце Сони вынуждено было забиться с особой силой, когда она увидала подошедшего к столу статного мужчину и с изумлением признала в нем своего возлюбленного Семена Ворона. Этот стук сердца зазвучал, как литавры и стал будто музыкальным сопровождением захватывающего немого фильма, действие которого развернулось на ее глазах.
Семен то исчезал из кадра, то вновь появлялся. Он широко открывал рот и заламывал руки. Иногда ему приходилось падать на колени. Выражения лица совсем было не разобрать, оно то и дело заслонялось взлетающей пышной шевелюрой, но позы и фигуры были почти сплошь трагические и драматические.
Тут еще в воздухе сверкнула сталь.
— Кинжал или шпага!? — сверкнуло в голове у девушки, в то время, как это был всего лишь шампур, только что освобожденный Раисой от шашлыка «по-карски» в тарелку артисту.
Потом, когда у Сони совсем уж затекли ноги, и она стала соскальзывать от окна, пленница увидала какую-то борьбу. Семена кто-то резко повалил, потом он вскочил взлохмаченный, но был вновь повержен чьей-то голой рукой к земле, где Соне уж ничего было не разглядеть из-за куста сирени.
— Пустите его, не смейте трогать!!! — пыталась кричать девушка, — Как вы можете, он же артист!?
Но никто, конечно, не услыхал ее криков, только большой лохматый пес, с добродушной мордой, ткнулся разок прямо в стекло, совсем загородив действие, но тут же отбежал прочь.