Чапаев-Чапаев
Шрифт:
Корытин считал, что в идеале нужно, конечно, все преступления раскрывать до конца. А раскрыв, смотреть — с кого брать за результат расследования, как за проделанный труд. С потерпевших или с преступников за «отмазку» — все равно, лишь бы наказание было суровым и неизбежным. И государство пусть конкурирует, предлагает достойную награду, тем более что оно богаче. Все равно ведь никто другой не станет возиться в этой грязи. Всем нравится быть чистенькими! И коли уж общество выпихнуло их, милицию, на передний край борьбы, так надо понимать, чем приходится заниматься и что не замараться тут нельзя. Стало быть, нечего воротить нос, а одно из двух: или делом заниматься, или чистоплюйством! Работники, которые грудью своей заслоняют «чистых» от «нечистых», должны быть награждены при жизни, и, в последствии, тоже взяты в Коммунизм!
Но расследовать что-либо до конца никак не выходило, поскольку то и дело поступали звонки сверху: «сюда не лезь» или «этого не трогать». Но отчитываться — изволь! Приходилось так мудрить с материалами дел, что и самому было после не упомнить и не разобрать концов.
А так хотелось иногда по-молодецки, как в кино, отличиться, наказать злодеев. Корытин даже подумывал предложить свои услуги и опыт к использованию на какой-нибудь секретной войне, в составе ограниченного контингента, чтоб ясно — где свои, а где чужие. Нужно было только немного восстановить физическую форму.
Капитан вынул из под стола гигантский термос с яркой китайской картинкой, изображавшей дракона, с таким количеством изгибов хребта, и завернутого кольцами хвоста, что глаз никак не мог проследить всего туловища, отвлекаясь на узорчатые лапы и уши этой рептилии, запутавшейся к тому же в экзотических растениях, заодно с длиннохвостыми птицами.
Отвинтив помятую алюминиевую крышку, Корытин налил в нее какой-то мутной жидкости и, с видимой неприязнью отхлебнув, принялся за изучение старинного издания Ломброзо «Преступные типы». Книжку ему когда-то давно подарил один задержанный учитель химии во время обыска, чтоб задобрить. Корытин не отказался и даже закрыл глаза на некоторые найденные у «химика» предметы, так что того упекли не на «полную катушку». Изучить это издание все не доходили руки, а теперь вот, как будто дошли.
Одно изображение на четырнадцатой странице сильно заинтересовало капитана и даже заставило вынуть из кармана круглое зеркальце, в котором он долго изучал все отдельные черты своего лица, для наиболее мягкой оценки общей картины.
«Морда никуда не годится, — подумал он тоскливо, — и дух, небось, злой от меня. Приличная баба и не поглядит и не подсядет. И денег хорошие-то бабы не возьмут, а от прочих тошнит, потому что дуры, а вместо ума одна хитрость. Любоваться на них или лапать можно только сильно выпив, чтоб не замечать их непрозрачных, как пуговицы, глаз и вечно нестриженых ногтей».
Надо бросать пить, заняться физкультурой или велоспортом и хорошо бы покинуть органы к хренам. Другую постараться найти нормальную работу. Тогда не придется видеть изо дня в день эти уголовные рожи. Бьешь их бьешь, бьешь их бьешь, бьешь их бьешь, бьешь их бьешь, а все одно правды не узнать, и языку иному они не внемлют.
«Нет, сам я из этого болота уж не выберусь, — развивал мысль капитан, — не отпустят, да кому я нужен в другом месте? Никакой профессии не обучен, шоферить разве. Надо хоть Пашке Перцу внушить, чтоб рвал когти отсюда, пока молод. Парень нормальный вроде, добрый. Шел бы там в учителя или монтеры, пока не свихнулся».
На этой мысли в кабинет Корытина влетел вот именно, собственной персоной Паша Перец. При этом за дверьми лязгнул железом и резиной упавший его велосипед.
— Товарищ капитан, извиняюсь, но срочное дело! — воскликнул он горячо, утирая вспотевший лоб, — я не в форме…
— О, пионэрвожатый наш пришедши! — неподдельно обрадовался Корытин, суетливо пряча зеркальце и захлопывая книгу, — Тебя какая нелегкая занесла? Ты ж был на дачах с детьми. Можешь сесть. В ногах правды нет, даже у такого молодого поросенка, як ты! Киселю не хошь ли? Стюдню вот, жена завернула, — соврал он, вынимая из тумбы стола угрожающего размера газетный сверток, похожий более на ком, в котором легко было заподозрить не только студень, но и всю свиную голову. — Детки шо, не огорчают?
— Товарищ капитан! Не до киселей тут! Я одной ногой только здесь. Детки-то, пионеры-герои настоящие, до такого докопались! — понизил голос вожатый, потому что показалось ему, что дверь скрипнула и прошуршало что-то там вдоль милицейского коридора, и даже звонок велосипедный будто прозвучал.
Корытин тоже повернул голову к дверям и нахмурил лоб. Затем мотнул головой сержанту, чтобы тот продолжал.
Павел скоренько поведал начальнику суть дела и показал свеженайденные рубли. Затем он изложил Корытину свой план действий, включающий засаду, облаву и штурм дома Раисы силами их милицейского отделения. Он вскочил, развел по сторонам руки, как крылья, и даже ими взмахнул. Глаза его сверкали, как у двуглавого орла (так Корытину показалось), и будто отблеск сияющей правительственной награды в перспективе кабинета проплыл.
— Ты шо, смерти моей хочешь! — осадил его на полуслове начальник, — Погибели?! Ничего не надо делать! И не делай! Забудь ты эту птицу Феникс, как ее и не бывало!
— Но вы ж не в курсе дела?!
— Я у курсе! Ты другое себе запомни: дети наше будущее! Оне! А не другие там всякие. С теми лучше ты не связывайся. Там без тебя знают и разберут, верь слову! С детьми работай, упражняйся, разучивай что-либо! — надсадно кричал капитан, и лицо его сделалось красным, как кирпич.
— А как же..? — заикнулся было сержант растерянно.
— А никак! Не твоего ума дело. Там, — указал Корытин на потолок, — усе знают! Марш в лагерь! Это приказ и точка! — просипел Корытин в последнюю секунду перед тем, как лицо его должно было бы лопнуть и разорваться на куски от напряжения.
На улице громыхнуло так, что оба собеседника присели, а в следующий миг треснуло, будто вселенную разломил о колено великан и дождь хлынул сплошным потоком, как из огромного, диаметром с небо, ведра.
Сослуживцы одновременно глянули на потолок, подивившись крепости его.
Павел, не знал, что. Что еще можно сказать, только недоуменно пожал плечами, затем козырнул и вышел в коридор, чтобы поднять свой брошенный велосипед, который каким-то чудом оказался перевернут. Паша покинул его рулем к выходу, а теперь он лежал к выходу седлом.
— Ты на рыбаловку чаще пацанов води, не то после некогда будет всю жизнь. Только мечтать будут, да вспоминать о рыбаловке. Лучше ее ничего нету! — слышал сержант себе вслед пожелание из неприкрытой двери и устремился к выходу, на свежий воздух, навстречу потокам воды.