Чапаев-Чапаев
Шрифт:
И Василий залюбовался на участниц хоровода. Он знал из своего крестьянского детства, что в этот миг девчонки предстали на виду парней в совершенно новом виде. Прежде те видели их всегда за работой, с озабоченными лицами. Тут же, может один раз за лето, девушки преобразились, лица их расцвели, хоть и были наклонены, и голоса звучали совсем не так, как звучали они во время окриков: «куда пошла?!» в адрес скотины или в момент стирки на реке. Сейчас они будто переняли мелодии и очарование голосов у птиц или журчания весенних ручьев. К тому же пели они дружно, не сбиваясь, будто нарочно готовились. Но ведь им некогда было репетировать, когда столько работы. Значит, они упражнялись еще зимой, когда пряли пряжу или, может, сразу так могли петь, от чувств.
Как было тут не разинуть ртов парням? К тому же, с открытым ртом, говорят, лучше слышно и видно. Самый, стало быть, наступил подходящий момент, чтоб влюбиться и выбрать себе невесту.
Девушки в очередь стали бросать венки в воду, и их понесло за поворот к кустам ивы. Парни по одному поспешно направились к этим кустам отыскивать и ловить каждый свой венок, как свою суженую судьбу.
Вскоре загорелся костер, и происходящее стало почти не различимо, смешавшись с пляшущими тенями. Василий и Матрена привычно соорудили шалаш и улеглись спать. Но уснули они не скоро из-за доносящихся от костра то изумленных, то радостных криков и песен, почти без слов.
Перенятым у медведя способом и решил поступить Чапаев. Он наломал в лесу сухих стволов, связал их вместе ивовыми прутьями и, вырезав ножом подобие весла, предложил Матрене продолжить дальнейший путь водой. Девушке все равно было куда двигаться. Она жила ежеминутной текущей жизнью, с единственным на свете мужчиной, который взял ее куда-то с собой, и совсем не хотела какого-либо конца этому пути.
Выбора не было, не оставаться же в этом селе, где нет ничего лишнего, как в устройстве дерева или живой птицы, и пустых мест в виде вакансий для дальнейшей жизни тоже там вряд ли могло случиться. Так что путники поплыли дальше по течению этой неизвестной реки, по берегам которой еще пару раз попались подобные же деревни, с редкими жителями, которых издалека не мудрено было спутать с медведями или лесовиками. Иногда с откосов к воде склонялись такие ивы, что едва не достигали середины, а на холмах росли деревья такой величины, что кроны их смыкались над рекой, закрывая небо.
На девятый день путешествия, река сделалась шире, а вскоре затем стала широкой, как Урал. Чапаев раскрыл, чтоб лучше слышать, рот и явственно услыхал впереди скрежет и уханье, которые могли производить только рукотворные технические механизмы.
56
Оставив в покое прошлое, шагнем вперед, во времена отдаленные не столь.
После пленения Сони, Дядя половину дня проспал, а пол дня подкачивал свои мускулы гирями на механизме для упражнений. К вечеру же он собрался в город развеяться и поискать невинных развлечений. Заглянув в прибитое к стене расписание электричек, не менявшееся много лет, он двинул на станцию.
В вагоне ехало множество туристов, увешанных гитарами, рюкзаками и зачехленными предметами охоты и рыболовства. Транзисторы само собой занимали почетные места на тонких ремешках, одетых на молодецкие шеи, и все до одного настроены были на прогрессивную радиостанцию «Маяк».
Лица молодых и среднего возраста мужчин были обгорелы на солнце и исцарапаны ветками кустов и деревьев. Чувствовалось, что они двигались к цели, продираясь сквозь бурелом и чащу. От некоторых пахло еловыми иголками и свежей рыбьей чешуей. Одежда туристов (а именно это и были настоящие туристы, в отличие от пассажиров лакированных автобусов с бесцветными сонными глазами) состояла из клетчатых рубах с завернутыми рукавами и штанов, называемых «техасами» и являвшими собой некую пародию на американские ковбойские штаны «джинсы».
Привыкшие тушеваться перед всем иностранным, советские граждане, не догадывались, что эти «техасы» имели важные преимущества, например, легкость и крайне недорогую цену. Что до хваленой прочности, так ее на целое лето всегда хватало.
Женщины же в поход, помимо таких же, как у парней, рубах, любили одевать трикотажные, фиолетового оттенка «тренировочные» штаны, которые закатывали до колен валиками, и сверху, от талии, тоже накручивали такие же валики, добиваясь за счет натяжения, плотного облегания бедер трикотажем. Получалось так, что даже интимнейшие места их полностью обрисовывались, включая ось симметрии, как будто бы нарочно для нескромного наблюдателя или любознательного подростка, обнаружившего вдруг, что даже футбол — не самое интересное из того, что может быть в природе вещей. В результате, фигурами женщины должны были напоминать любимые всеми гитары.
А собственно гитаристы, беспрестанно оглаживающие и тискающие свои инструменты, становились символами эпохи — «лириками», грозившими опередить по популярности «физиков», успешно одолевавших проблемы освоения космоса.
По времени это совпало с появлением на западе рок-н-ролла, Билла Хэйли с его песенкой «Рок вокруг часов» и самих «Битлз», позднее перевернувших сознание советской молодежи.
Был еще гонимый властями джаз, советский — Леонида Утесова и, противоположный ему, западный. Но джаз слушала в основном зрелая интеллигенция, из нелюбви ко всему советскому, а у молодежи терпения не хватало дожидаться по-настоящему удачных, энергичных импровизаций.
Гитаристы, большей частью самодеятельные, уже вовсю держали носы по ветру, тянулись поближе к западным веяньям. Начали выходить из употребления русские семиструнные гитары, а на смену им явились шестиструнные с иным строем, по которым принято было уже изо всех сил лупить, а не пощипывать их ласково, как, бывало, водилось у исполнителей романсов.
Среди подростков не зазорно стало украшать инструменты переводными картинками, изображавшими западных барышень. Свои барышни, имели несколько иной облик, и картинок с ними не производилось, а зря. Легкая промышленность и товары потребления плелись, конечно, в хвосте у развитых стран, но девушки наши были и навсегда останутся лучшими в мире.
В разных концах вагона то и дело принимались петь, в гитарном сопровождении, особого сорта песни, демонстрируя знание их во множестве. Песни эти никогда не исполнялись по радио и по телевизору, но откуда-то они брались и распространялись повсеместно. Слов никто не переписывал, они сами застревали в молодых головах.
Улыбки широко растягивали лица самодеятельных артистов и слушателей, сверкали зубы и значки ГТО на куртках. Завидуя их бодрости, Дядя, доехав до города, по инерции проследовал со всей толпой из электрички в метро.
Метро сияло хрустальными фонарями, многократно отраженными никелированными поручнями и зеркалами на стенах. Все сверкало вокруг, подтверждая обещание скорого и всеобщего счастья на основаниях равенства и братства. Как-то назойливо приходило на ум, что приближение победы коммунизма неизбежно.
— Уже три спутника улетели в космос, Гагарин с Титовым вернулись невредимы, чего ж еще? — радостно думал каждый.
Дядю охватило сильное волнение. Это был восторг, смешанный с нараставшим мышечным напряжением и желанием принимать участие во всем. Но хотелось и отличиться как-либо, в меру своих способностей, обратить на себя внимание, понравиться, и еще приподнять всем настроение. Это было именно то, что называется: «энтузиазм»!