Чародеи
Шрифт:
А дом совершенно не выглядит казённым. Ни на интернат, ни на ещё какое учреждение не похож, просто — громадный деревенский дом, деревянный, вроде двухэтажный. Никакого забора, только кусты растут и условные ворота, тоненькая прозрачная решёточка. В таких местах силком не держат.
Юлька входит за тётей Лерой. Ей спокойно.
А в доме пахнет сухими травами, немного пылью и деревом. И вид такой, будто дом старинный, какой-нибудь там терем, но ведь видно, что всё кругом новое и чистое, что построено недавно. И почему кажется
Прошли немного — и пахнет едой, так, что снова сводит желудок. Столовая довольно большая, но меньше, чем в школе. Чисто, даже уютно; всё деревянное или плетёное из грубых сероватых ниток. На столе, в большой банке, пара сосновых веток, седых, как морозом тронутых, на них висят несколько маленьких шариков и серебристые нити «дождика». Тонко пахнет хвоей и сосновой смолой, детский запах — толкает в сердце. Юлька присаживается на гладкий деревянный стул — и тётя Лера приносит еду! Много! Картошку с мясом! Оладьи с вареньем! Молоко!
Юлька вспоминает, что надо сказать «спасибо», когда на тарелках остались крошки. Тётя Лера смеётся:
— Ну что, уже не помрёшь с голоду, а?
Юлька мотает головой. Ей странным образом спокойно. Она уже может думать.
— Сейчас Золушка придёт, покажет, где живут наши новенькие, — говорит тётя Лера.
Золушка, ага, думает Юлька. Тогда я — Красная Шапочка.
По джинсине карабкается неожиданный котёнок, такой пушистый, что почти кубик. Из кубика торчат только кончики ушей и лапки; глаза — серо-голубые пуговицы с узеньким чёрным стежком зрачка.
— Отстань, Маркизик, — говорит тётя Лера.
Юлька берёт его в руки:
— Маркизик! Ты чего, кот? Голодный или что? Дуралей пушистый… — чешет шейку под пухом.
— Привет, красивая! — окликают от двери тонким и довольно пронзительным голоском.
— Золушка, — говорит тётя Лера, — это Юлечка. Проводи её к спальням.
Тётя Лера скрывается в кухне, гремит оттуда посудой. Юлька с досадой поворачивается.
Девчонка-цыганка, в длиннющей, ослепительного апельсинового цвета юбке и голубой кофточке с воланами и стразиками, черномазая и лохматая, чуть младше самой Юльки, стоит в дверях, радостно улыбается.
Юлька морщится, с неохотой отпускает котёнка на пол.
— Золушка… пошла отсюда. Не терплю воровок.
Ожидает, что цыганка разорётся, но та огорчается, отступает на шаг, склонив голову набок.
— Красивая, не сердись, э… Золушка у тебя ничего не крала…
— Да все вы! — огрызается Юлька. — Не крала, не крала, а потом украдёшь. Ваши только и умеют, что красть и торговать наркотой, можно подумать, я их не видела…
— Золушка не торгует, нет, — лепечет цыганка, прижав руки к груди. — Не может. Красивая, я смерть вижу, из табор ушла, потому что смерть вижу…
Её громадные чёрные глазища в мохнатых ресницах полны слёз — и до Юльки вдруг доходит. Раздражение пропадает мгновенно, будто кто спичку задул.
—
Золушка вздыхает:
— Паутина на лицо. Пауки на лицо. Просто паутина — смерть долго не будет, а пауки ползают, заползают в глаза, в нос заползают — скоро смерть. Завтра смерть.
Юлька усмехается:
— Ну… это ещё ничего.
Золушка трясёт лохматой головой:
— Наркотику продавать не могу. Я дам дурь ему — а пауки лезут из глаз, лезут из рта… — и в ужасе жмурится. — Мама меня била-била…
— Тебя заставляли продавать наркоту? — спрашивает Юлька, уже зажигаясь настоящим сочувствием. Эта Золушка должна быть совсем несредней девчонкой: Юлька никогда не слышала, чтобы цыганка сбежала из дома. Цыгане могут жить только среди своих.
Золушке должно быть ещё страшнее и безнадёжнее, чем самой Юльке. Хорошо ещё, что она только пауков видит.
— Пойдём, э! — Золушка тянет Юльку за руку, и Юлька, улыбаясь, подчиняется.
— А почему ты Золушка? — спрашивает Юлька по дороге.
— Имя такой, — удивляется Золушка. — Золушка Жанклодовна Халаши. В документы написано. У меня документы был, только их на вокзале украли.
Юлька поднимается за Золушкой по узенькой лестнице. Золушка открывает дверь в маленькую, невероятно уютную комнатку: две кровати, прикроватные столики с лампами под розовыми колпачками, два рабочих стола, крутящиеся кресла, книжный шкаф… Над одной кроватью — ярчайшая картинка, изображающая невероятно радостного Христа в осиянном райским солнцем поле, среди улыбающихся ватных овечек, а вокруг — календарики с весёлыми тигрятками, китайский веер с журавлями, нитяная пёстрая куколка на верёвочном бантике… Юлька чуть улыбается:
— Твоя кровать, Золушка?
— Моя, — сияет Золушка. — Картинки красивая?
Юлька улыбается веселее, кивает. Золушка вроде бы ей почти ровесница, а кажется совсем ребёнком… Меньше ушиблена своим ясновидением? Или просто характер более лёгкий?
— А на картах ты не гадаешь? — спрашивает Юлька, присев к рабочему столу.
На столе компьютер, пачка тетрадей, электронная читалка. Над столом, в горшке, растёт папоротник, свешивает пышные свои зелёные перья к самому монитору, а рядом с системным блоком — серебряная искусственная ёлочка в мигающих огоньках. Под ёлочкой — затрёпанная колода карт.
— Гадаешь, — с готовностью соглашается Золушка и берёт карты в руки. — Все рома могут гадать. Я всю правду говорю, э!
Ну да, думает Юлька. Позолоти ручку, яхонтовая. Все рома могут гадать, а настоящее будущее видишь только ты… Поэтому ты здесь.
— А в интернате много ребят? — спрашивает Юлька снова.
— Немного, — с некоторым даже огорчением говорит Золушка и кладёт карты на место. — Старший группа — пять, младший группа — восемь. Теперь старший группа — шесть, с тобой.