Чародеи
Шрифт:
— Будем составлять таблицу? — улыбается Женя.
— Любая наука начинается с систематизации, — Антон улыбается в ответ. — Я, кстати, давно хотел спросить: ты осознаёшь или видишь в момент озарения? Как к тебе приходит?
— Как своё, — говорит Жека. — Но какой-то один момент с каким-то одним человеком. Как с мишкой, которого ведь трое трогали тогда. Или ту открытку держали в руках очень многие же… Её муж наверняка потом получил и читал, там штемпель почтовый погашен, значит, она дошла до адресата.
— Ты же знаешь, датирование — не проблема, — говорит Антон. — Существуют современные методы, весьма точные. Вот оценить, понять смысл артефакта — это бывает крайне важно. Если мы с тобой выберемся за пределы ближайших двухсот-трёхсот лет, Женя. Я уже выяснил, что дальше Анны Иоанновны не вижу, посмотрим, как далеко проникаешь ты. Всё может быть. В нашей команде есть специалист по античному Риму даже… но антрополог, с ним говорят кости. Он, похоже, ощущает так же, как ты. Но вообще это довольно редкий дар, даже для чародеев.
— Прикольно, — говорит Майка и зевает.
— Я должна определиться с эпохой, — говорит Жека. — Пока у меня получается двадцатый век, даже девятнадцатый, но, знаете, мне хочется глубже. Вот Анна, Елизавета… Поэтому ни на чём остановиться не могу. Всё такое интересное…
— А обязательно высшее образование? — спрашивает Майка и снова зевает. — Я бы и так могла. Прославленное открытие сделать какое-нибудь…
— Модернизированный магический металлоискатель! — не выдерживает и язвит Юлька.
Майка тут же крысится:
— Я уже несколько кладов нашла!
— Я уже говорил, — печально говорит Антон, — что мало обнаружить артефакт. Все эти кладоискатели — в том числе и твоя прежняя компания, Майя, — это чёрное копательство, археологические воры. Повторюсь: любой находке нужен контекст. Его историческое наполнение. Вам, девочки, в идеале хорошо бы работать вместе: мне кажется, что влияние Жени тебя усиливает, Майя.
— Мне тоже кажется, — говорит Майка. — Только зануда она ужасная.
— Монеты — довольно безликие штучки, — Жека пропускает «зануду» мимо ушей. — Что с них возьмёшь… Только пару раз было, правда, очень сильно. Наверное, бывают и монеты с историей.
— Анто-он, — тянет Майка, — а принесите древние монеты потрогать? И мне, и Жеке?
— Хорошо, — улыбается Антон. — А ты тоже любишь историю, Юля?
— Не особо, — говорит Юлька. — У меня на даты память плохая. И монеты мне трогать — без толку, я прошлое всё равно не вижу.
И уходит. Её не задерживают. Зоя ей сказала: посмотри, подумай — и Юлька намерена смотреть и думать.
Золушка учит русский язык, девочки обсуждают с Антоном какие-то раскопки в Новгороде. А остальные?
У парней — физика. Юлька ненавидит физику всей душой, хуже только математика. Увидев формулы на стеклянной доске, она едва не передёргивается, уже хочет уйти, но тут Рудольф говорит:
— То есть, ты хочешь сказать, что мы — даже не исключение?
— Обыденность, — кивает их учитель, здоровенный, рыжий. — Правило, если хочешь.
Жорка захлопывает учебник:
— Ой, то-то же экстрасенсы бегают по улицам толпами!
— Пресловутый фонд Джеймса Рэнди, — кивает Рудольф. — Лёш, а ты веришь в бога, а?
— Вера — это нечто противоположное научному мышлению, — говорит рыжий Лёша. — Вера в существование или несуществование бога, вера или неверие в то, что Жора обозвал экстрасенсорикой — всё это одинаковая упёртость. И в любом случае не опирается на факты.
С учителями здесь разговаривают, как в обычной школе не прошло бы ни за что, думает Юлька — и тут же обалдевает от сказанного.
— А неверие почему не опирается? — спрашивает она.
Лёша смотрит на неё весело:
— Чтобы доказать существование или несуществование чего-то, для начала бы договориться, чего именно. Дяденьки на облачке? Абсолюта? Некоего иномирного разума? Ноосферы? Того, о чём рассказывали первобытные пророки? Того, что в кошмарных снах является физикам-теоретикам? Что ищем-то?
— Дяденьку на облачке точно не ищем, — хихикает Юлька. — Это же понятно!
— Не всем, — говорит Рудольф. — Люди мыслят очень по-разному. Иногда обалденно примитивно. А мир устроен сложно — ну и… знаем всё больше, объяснения всё сложнее.
— Открываются новые возможности, — согласно кивает Лёша, — и закрываются старые возможности. И чем больше мы узнаём о мире, тем сильнее ощущение, что не знаем чего-то очень принципиального. Наука двигается методом тыка, поэтому обычно получает прорывы в частности, не срастающиеся в целое. Люди с давних времён пытались это целое выявить… Ну, помнишь: «Был этот мир глубокой тьмой окутан. Да будет свет! — и вот явился Ньютон!»
— Но сатана недолго ждал реванша, — тут же подхватывает Рудольф. — Пришёл Эйнштейн — и стало всё, как раньше.
— Вот именно, — ухмыляется Лёша. — Только сейчас уже и Эйнштейн кажется тем самым утраченным светом истины. Новые представления окончательно всё запутали — и физики печально признаются, что науке нужен очередной прорыв. Пока что выхода в новый свет не видать. Но.
— Но?
— Но квантовая физика даёт кое-какую надежду, — говорит Лёша. — И кое-что объясняет, если мы с вами сумеем в этом разобраться.
— Начнём с того, что реальность иллюзорна, — радостно говорит Рудольф. — Как и материя.