Чародей звездолета «Агуди»

Никитин Юрий Александрович

Гасан ощутил прилив ненависти, сердце сразу с готовностью застучало чаще, сообщая, что обеспечит мышцы кровью, да будет он свиреп и силен, тело не подведет, а дух его в руках Аллаха. За спиной он слышал сдержанное дыхание Мустафы, а дальше, знал, в тени крадутся Ибрагим, Сулейман и Гарай-Рахим.

По ту сторону хорошо освещенной площади к небу рвется остроконечное здание кирхи, все из заостренных линий, углов, устремленное ввысь, похожее на кристалл из раствора соли. Вокруг кирхи свободно, раньше устраивались шумные празднества, богослужения, теперь тихо, однако задача не стала проще: с какой бы стороны ни пытались проникнуть в церковь,

их заметят. Поговаривают, что снова работают телекамеры, что фиксируют любые передвижения вокруг церкви. Правда, удалось натравить местных борцов за права человека, те через суд доказали, что такие наблюдения ущемляют права человека, и телекамеры отключили… но кто знает противника, могли тайком подключить снова, у этих неверных нет чести, говорят одно, а делают другое.

Кирха огромная, то ли раньше верующих было больше, то ли, как говорит мулла, неверные вымирают от болезней за свои грехи, в самом городе треть квартир уже пустует, потому и кирха выглядит заброшенной. Но раньше, как говорит мулла, здесь кипела жизнь, в праздники вся площадь перед церковью бывала заполнена венчающимися парами, а друзья и свидетели толпились в переулках…

– Ждать, – велел Гасан негромко.

За спиной мгновенно затихло. Ребята, хоть и совсем молодые, недавно прошли двухмесячный курс боевика, теперь рвутся на бой с неверными. Раньше приходилось отправлять в лагеря Афганистана, Ирана, Чечни, а теперь такие лагеря почти открыто действуют по всей Германии, по Франции, есть в Голландии, Бельгии, Швейцарии. Особенно активных бойцов выпускают лагеря Испании и Англии; в одной вдохновляет пример басков, в другой – мужественная борьба ирландцев.

Полицейские показались на дальнем перекрестке, трусливые свиньи, ходят только под горящими фонарями и не отходят от полицейского участка, постояли, покурили, затем один толкнул дверь ночного бара, а второй, поколебавшись, последовал за ним.

За спиной Гасана послышался жаркий шепот Мустафы:

– Время?

Гасан покачал головой:

– Нет.

– Но пока они в баре…

– Тихо, – велел Гасан. – Жди.

Мустафа послушно умолк. Минуты тянулись мучительно долго, наконец вдали блеснул свет фар, даже не сами фары, а лишь отблеск на стене, еще через полминуты послышался шум мотора, снова блеснул свет, уже ярко, показался вместительный полицейский автомобиль. Гасан перевел взгляд на часы. Губы раздвинулись в торжествующей улыбке. Эти неверные свиньи понятны и предсказуемы, как все животные. Минута в минуту показался этот автомобиль, как и во все предыдущие дни, сейчас проедет по площади, чуть притормозит перед поворотом и свернет вон туда, эта дорога ведет к стриптиз-клубу, где другие гяуры вовсе превратились в животных и нисколько этого не скрывают…

Полицейский автомобиль блеснул толстыми стеклами из пуленепробиваемого стекла, ревнул мотором, набирая скорость, и скрылся за углом. Теперь эти толстые жирные свиньи будут делать вид, что кого-то ищут в стриптиз-клубе, а у самих слюни до пола при виде обнаженных женщин, глаза выпучены, как у раков, руки и губы трясутся… тьфу, Аллах велит очистить землю от неугодных ему существ, но сам он по великой милости не может причинить человеку вред, это взяли на себя они, его верные слуги.

– Не отставать, – бросил Гасан. – Наш час пробил!

Они перебежали через площадь, все действовали быстро и слаженно, у ворот очутились вчетвером, только Гарай приотстал. Блеснули металлом брейнеры, зубцы впились в щель, Мустафа

быстро-быстро начал крутить рукоять, плечи вздулись от усилий, можно бы добавить рычаг, будет легче, но замедлится темп, а так щель увеличивается, увеличивается, массивная дверь трещит, наконец сухой щелчок, дверь скрипнула и слегка выпятилась, докладываясь, что все запоры вышли из петель.

– Пошли, – шепнул Гасан. – Гарай, ты на страже.

Гарай-Рахим вынул из-под полы «узи», а четверо пробежали вовнутрь. Гасан устремился сразу к аналою, остальные рассредоточились вдоль стен, закладывали взрывчатку под крайние сиденья, везде малыми порциями, величественная кирха должна уцелеть, нет выше добычи, чем захваченная у врага святыня, что униженно служит делу Аллаха, как высшая жемчужина Стамбула – это величественный храм Святой Софии, святыня Константинополя, захваченный правоверными и обращенный в мечеть, как знак полной победы торжества ислама.

Рядом послышался потрясенный шепот Мустафы:

– Какая огромная!..

– Собаки неверные, – ответил шепотом Гасан. – В эту церковь никто не ходит… почти не ходит. А нашему мулле приходится совершать богослужения на улице и во дворах!

Они закладывали взрывчатку некоторое время молча, Ибрагим прошептал:

– Если власти Германии уважают своих граждан, а курды и турки – тоже ее граждане, то церковь обязаны передать мусульманам…

Гасан прошептал:

– Мы поможем властям решить этот вопрос!

Он коротко и зло рассмеялся.

Утром на площади уже шумела и волновалась огромная толпа, треть из собравшихся – корреспонденты и операторы с громоздкими телекамерами. Из переулка показался блистающий подобно солнцу белый лимузин, длинный, как подводная лодка. Над ним трепыхались разноцветные шарики, огромные искусственные розы, каждая в двести евро, вились по воздуху голубые и красные ленты.

Ганс Мюллерман с родителями, немногочисленной родней и друзьями уже ждал на ступеньках храма. При виде лимузина родственники захлопали в ладоши, Ганс Мюллерман кисло улыбнулся, а его отец нехотя приложил пальцы правой руки к ладони левой, что означало вынужденное одобрение.

Лимузин остановился прямо перед кирхой, в трех шагах от ступеней. Свидетели отворили дверцу, одновременно оттесняя толпу с фото– и телекамерами, из машины поднялся сам красавец Иохим Мандель, герой кинобоевиков, где он неизменно играл супергероя, пачками побивавшего русскую мафию, русских взбесившихся генералов, русских ученых, русских агентов и вообще все русское. Вообще-то сперва их брак планировался в центральной церкви Берлина или в Кельнском соборе, но туда стянулись фашиствующие молодчики с плакатами «Долой пидораса!», «Пидорас – не человек!», и, сколько им ни доказывали, что Мюллерман и Мандель не педерасты, а геи, что значит в расшифровке «Такие же, как и вы», но из разъяренной таким гнусным оскорблением толпы полетели не только огрызки яблок, но и булыжники.

Пришлось сделать хитрый ход, к Кельнскому собору договорились направить другой белый лимузин со всеми атрибутами молодоженов, а венчание и совершение святого таинства брака провести в этой незаметной кирхе, куда прихожане заглядывают все реже и реже из-за опасного соседства с быстро растущим и бурлящим, как кипящий котел, мусульманским кварталом.

– Как дознались? – буркнул Мюллерман. – Привет, дорогой…

Мандель сладко улыбнулся:

– Дорогой, а ты не проговорился?..

– Нет…