Чародей. Часть первая
Шрифт:
Вдовая, но еще молодая сорокалетняя царица Наталья Кирилловна Нарышкина должна была вместе с сыном Петром удалиться от царского двора в подмосковный дворец села Преображенского. Там, в окрестностях Москвы, на живописном берегу Яузы юный Петр Первый и проводил свое детство.
Берега Яузы поблизости от обширного Сокольничьего поля и Немецкой слободы представляли полное раздолье для военных игр или «потех», как их называли в то время. Здесь при участии детей многочисленных дворовых слуг и происходили бесконечные игры в войну. Самыми любимыми игрушками Петра были две деревянные пушки, стрелявшие бутафорными ядрами с помощью небольшого заряда настоящего пороха.
Петр привлек
Скоро Петру пришла в голову новая затея: построить крепость-городок, возведение которой поручили опытному капитану Федору Зоммеру. Назвали ее Прешбург. Крепость обустроили, как настоящую: стены укрепили сваями, снаружи выкопали глубокие рвы, на углах соорудили крепкие башни с бойницами, прикрывающие ряды бронзовых пушек и мортир. На главной башне, над воротами, играли куранты на колоколах.
Так постепенно молодой царь стал переходить от детских игр в солдатики к настоящим военным действиям, с применением оружия и артиллерии. По части военных знаний поначалу с ним занимался голландец Франц Тиммерман из Немецкой слободы. Под его руководством Петр начал изучать арифметику, геометрию, военно-инженерное дело и артиллерию, которая пополнила его знания о порохе, об устройстве орудий, лафетов, снарядов и стрельбе.
Яков Вилимович Брюс был на два года старше царя Петра. Когда юный царь с детским азартом предавался забавам потешных баталий под Москвой, Яков уже познал первые тяготы и смертельные опасности настоящего военного дела. С 1686 года он корнетом кавалерии участвовал в двух крымских походах, организованных Василием Голицыным, и за ратные успехи был дважды жалован поместьями общей площадью 125 десятин земли и сорока денежными рублями.
В 1689 году резко обострилась борьба за царскую корону между Софьей и подросшим Петром. Опасаясь массовых волнений, молодой царь уехал из Преображенского в Троице-Сергиев монастырь, собирая вокруг себя всех сторонников. Поскольку Роман и Яков с детства были приписаны к потешным, они дисциплинированно прибыли туда и делом, предотвратив стрелецкое противостояние, подтвердили свою приверженность молодому царю. С этого момента их судьба оказалась тесно связанной с жизнью и реформами Петра Первого. Для Брюса победа Петра в схватке с сестрой оказалась естественной и желанной.
Примкнувший реально к потешным войскам, младший Брюс быстро вписался в общее настроение и не уступал царю и его окружению в молодых забавах и бесшабашных, требующих выхода неуемной энергии разгулах. После событий в Троице название «потешные» носило достаточно условный характер, поскольку объединившись с регулярными войсками Гордона, они уже представляли основу зарождающейся российской армии.
Молодой государь, жадно рвавшийся к знаниям и профессиональным навыкам, не сразу, но осмысленно заметил просвещенность молодого человека среди остальных своих молодых друзей. Петр долго присматривался и полюбил шотландца, в том числе за его сдержанный, со знанием дела, характер и всегда продуманный подход в решении поставленной задачи.
Сам юный царь получил в отрочестве весьма скромное образование, но самозабвенно любил учиться и всю жизнь боготворил заслуженных ученых, радовался каждому новому познанию и полученному умению. При кажущемся предпочтении в дружеском общении с наиболее близкими
Высоко оценивая свою личность, с молоком матери впитавший независимое мышление, Яков был убежденным протестантом и достаточно негативно относился к церковным догмам и канонам. Под его влиянием в дальнейшем уже ставши императором, царь принял немало стратегических решений, в том числе по отношению к церкви, которая была строго подчинена государству.
Кумиром молодого царя, наряду забавам с потешными, был родственник Гордона по линии жены – Франц Лефорт, с которым Петр познакомился на дипломатическом приеме, а потом глубоко доверился в своих поступках и мыслях, часто посещая Немецкую слободу. К религии Лефорт относился довольно скептически, предпочитая разгульную жизнь со свободными нравами, но оставался верующим и посещал лютеранскую церковь.
К православной вере у Петра сложилось своеобразное отношение. Восхищаясь жизнью Немецкой слободы и полюбив многое иностранное, он не ощущал глубоких корней церкви от отцов и дедов, когда еще патриархи почитались наравне с монархами. Скорее он воспринимал ее источником русской культуры. К тому же Петр лишился отца в четыре года, да и сам Алексей Михайлович уже начал присматриваться к Западу и собирался строить новые заимствованные порядки на патриархальной Руси.
Напрасно патриарх Адриан надеялся, что Петр все вернет к старому порядку, а духовенство безропотно полагало, что при новом молодом царе будут опять ходить во дворец и уверенно наставлять, радостно надеясь, что скоро иностранцев вышлют из России и дворы их отдадут грабить мужикам и холопам.
Как и всюду, в церквях непрестанно раздавался праздничный перезвон. Храмы и соборы были озарены свечами и монастырским пением. Все видели, как царь Петр, – по правую руку царица мать, по левую патриарх, – сходили с крыльца храма, отстояв смиренно службу. Появляясь перед народом, царица подносила подходившим по чарке водки. Царь, одетый в русское платье, был смирен, всем своим видом показывая, что слушается мать и патриарха. Петр из лавры выходил с высоко поднятой головой, лицо худое – уже третью неделю не курил трубки, не пил вина. После обедни садился в келье архимандрита под образа и боярам давал целовать руку. Наталья Кирилловна радостно говорила:
– Не знаю, как Бога благодарить, образумился государь-то наш, такой истинный, такой чинный стал…
Из иноземцев Немецкой слободы близко к нему допускался лишь один Лефорт, за которого он слезно просил матушку. И тот приходил по вечерам сразу в келью, не попадаясь на глаза патриарху. Петр хватал его за щеки, целовал и облегченно вздыхал.
С виду бесшабашный танцор, балагур, но говорил приятель молодому царю, о чем русские и не заикались: «У вас каждый тянет врозь, а до государства никому дела нет… Народа такого нет нигде… Ни ремеслов, ни стройного войска, ни флота… Одно – три шкуры драть, да и те худые…»
Говорил Лефорт, будто со свечой проникал он в дебри Петрова встревоженного ума, когда огонек лампады мерцал перед ликом Спасителя. Скоро за окном затихали шаги дозорных, и иностранец страстно продолжал, заглядывая в карие глаза:
– Ты очень умный человек, Петер… Я много шатался по свету, видел разных людей… Тебе отдаю шпагу мою и жизнь… Нужны тебе верные и умные люди, Петер… Не торопись, жди, мы найдем таких, кто за дело, за твое слово в огонь пойдут… А бояре пусть спорят между собой за почести, за свой живот, – им новые головы не приставишь, а отрубить их никогда не поздно.