Чародей. Часть первая
Шрифт:
От автора
Близкий сподвижник Петра Великого, Яков Вилимович Брюс, был одним из образованнейших и передовых людей своего времени. Имея шотландские корни королей-изгнанников, он сделал головокружительную карьеру в России и стал русским генералом-фельдмаршалом, крупным организатором основ государственности, ярко проявил себя в качестве дипломата, ученого, инженера, металлурга, астронома, картографа. Однако мало осведомленные о нем люди продолжают не замечать эту выдающуюся личность и, доверяясь самомнению обывателя, даже считают его колдуном и мистификатором.
Испанский посол в России Джеймс Лириа после скоропостижной смерти Брюса в 1735 году достоверно
Среди дошедшей до нас разноречивой информации о личности Якова Брюса, словно лучик солнца, пробивается высказывание Льва Николаевича Толстого – «на всю Россию был самый чудесный человек».
Яков Брюс. Неизвестный художник. Нач. 18 века
Отдавая дань народной молве, и представляя наполненную светом обширных знаний кроткую душу Якова Вилимовича, очень хочется сегодня понять и образно приблизиться к этому необыкновенному человеку-романтику, оставившему яркий след в становлении Российской империи, и одновременно окутанному таинством притягательных красок чародея.
Яков Брюс был бы очень интересным и весьма продвинутым современником. Его сильные духом глаза проникновенно и уверенно смотрят на нас сквозь три столетия. И это не так уж давно – всего около пяти истекших человеческих жизней.
Заслуженный генерал и опытный дипломат, подписавший Ништадтский мирный договор, позволивший России стать империей, Яков Вилимович Брюс никогда не забывал о практике исследований и реальной науке. Он самозабвенно любил работать в обсерватории Сухаревой башни.
В начале 1724 года, приехав по случаю в Москву, высокий и стройный, он скромно, не спеша вышел из расположенного поблизости дома, поднялся по широкой лестнице на верхний этаж громадной башни и тихо сидел в своем кабинете. Здесь Яков Вилимович всегда оживал душою и свободно погружался в накопленные раздумьями за долгие годы соображения и подкрепленные опытами заключения о жизни Вселенной и предназначении человека. Несмотря на огромную занятость государственной службой, эти волнующие мысли постоянно приходили ему в течение всей трудной и насыщенной жизни. Со временем энтузиазм познания окружающего мира в нем не угас, а, наоборот, вспыхивал с огромной силой.
Теперь, когда уже три года по указу императора России его величали «Его сиятельство высокорожденный граф Яков Брюс», он впервые серьезно подумывал об отставке, чтобы в уединении отдаться любимому делу.
Его постоянно влекла Москва, он чувствовал всегда ее духовное тепло. Прозрачный безветренный воздух и благоуханный звон колоколов золотоглавых храмов напоминали о счастливом детстве, бесшабашной юности и первой платонической любви. После державного, окруженного морем Санкт-Петербурга патриархальный покой бывшей столицы напоминал ему тишину звездного неба.
Обустроенный им просторный кабинет обсерватории имел несколько широких и длинных столов с инструментами для черчения и опытов с колбами и тиглями, различными инструментами и приспособлениями. В середине освещенного широкими окнами помещения стояли несколько удобных кресел для проведения дискуссий, демонстраций и обсуждений опытов с близкими сподвижниками. При более внимательном рассмотрении обстановки можно было заметить, что хозяина интересовали
Будучи за проявленное усердие перед отечеством богатым человеком, он мог себе позволить многое из своих стремлений и помыслов, приобретая самые совершенные научные аппараты и приборы, последние образцы исследовательского оборудования. Окружая себя глубокими поучительными книгами и манускриптами прошлого, Яков Вилимович имел большие связи с передовыми учеными и, постоянно переписываясь с ними, охотно пополнял свои знания. Обсерватория была детищем Якова Брюса вовсе не случайно, а после знакомства с первооткрывателем законов небесной механики Исааком Ньютоном, которого он считал своим учителем. Мысли неутомимого шотландского потомка в первую очередь охватывали бескрайние звездные просторы. С каждым прожитым годом он наполнялся пониманием загадок прошлого, устремлениями и находками людей древних цивилизаций, средневековых астрологов, алхимиков, также как и напитанными романтической практикой и фантазиями тамплиеров и розенкрейцеров. Теперь он, будто понимал, каждого из этих по-своему одаренных и пытливых личностей, двигающих и расширяющих своими поисками всеобъемлющие познания человечества.
Глубоко не доверяя объявленному церковью множеству догматических неопределенностей, он, подобно своему другу и учителю Ньютону, пришел скорее к теории о существующей вселенской тайной силе, которая оставалась непонятной человеку, незримо руководила и двигала окружающий мир, словно часовой механизм.
Интуитивно он приходил к мысли, что эта непонятая доселе сила имеет связанную нить с каждой живой личностью. И эта взаимосвязь необходима для развития самой Вселенной, которая подпитывается активным индивидуальным проявлением воли живого организма.
«Пока я мыслю и ищу новое, я нужен вселенскому миру…. Работая в поиске тайны небес, я живу в вечности…» – не раз утверждался он в своей мысли.
Неутомимый ученый замечал, что Сухарева башня сама по себе помогала ему в самоутверждении и в поиске верного решения. Он всегда помнил о том, что именно здесь организовал математическую навигацкую школу для обучения наукам пытливую молодежь и по согласию с царем построил первую в России обсерваторию. В этом месте он чувствовал себя самозабвенно молодым, легко и свободно. И вот сегодня Яков Вилимович, разглядывая внимательно крыло птицы, перебирал в руке меняющее форму оперение. Дотошный исследователь улыбался, ощущая прилив творческих сил – ему становилось уже почти понятным это замысловатое, а на самом деле достаточно простое, чудо природы.
«Будем обязательно летать, как птицы…» – заворожено смотрел он на наполненный мышцами изгиб крыла.
Яков Вилимович бросил взгляд на большую подзорную трубу и тут же вспомнил, как заразил царя наблюдениями за звездным небом.
Он улыбнулся, в воображении исследователя всплыл неповторимый взгляд самодержца Петра, всегда пронизывающий своей открытостью и решительностью. Эти живые темные глаза всегда удивительно притягивали его жаждой новых знаний и постижением неизведанного.
«Сегодня они уже не такие открытые и ясные, как 20 лет назад… и не всегда окутаны надеждами… много сомнений и скрытых мыслей недоверия…» – подумал он.