Купола
Шрифт:
Посвящается моим ушедшим бабушкам, дедушкам, тетушкам, дядюшкам и родителям.
«Концу всегда, как смерти, сердце радо,
Концу земной любви – закату дня.
По совести о нем жалеть бы надо,
Но дан он сверху радоваться для». Зинаида Гиппиус.
(повесть-эссе)
Косяк крупной сельди набирал мощь,
Сверкая на солнце, беззаботные и довольные рыбы, с наслаждением нагуливали жир, резвясь в едином сплочении.
Стая дельфинов первая заметила мерцающие вдалеке крупные спины косяка. Превосходя его в скорости, дельфины, играючи, легко выхватывали из сомкнутой массы крупные рыбины. Насытившись, они отстали так же быстро, как и появились. Свободные дельфины презирали островное мелководье, куда волею судьбы несло поток рыбного скопления.
Многоликий пернатый мир береговой живности издалека почувствовал приближение пиршества.
Не имеющий возможности замедлить движение косяк медленно опускался в защитное поле прибрежных водорослей.
Первую дерзкую и ошеломляющую атаку из глубины провели хитрые молодые гагары, неожиданно выхватывая прячущихся рыб почти со дна.
Защитное движение косяка кверху не спасло: тут с еще большей силой его уже беспощадно рвали более слабые ныряльщики – чайки и бакланы.
Косяк сгруппировался в комок и напоминал клокочущий от укусов шар, готовый как можно быстрее ринуться в открытое море.
Яростный гам пернатых привлек внимание оказавшегося неподалеку кита-горбача, который не упустил своей удачи.
Кажущийся со стороны ленивым горбач провел атаку уверенно и бесхитростно, направив огромную глотку в быстро двигающийся шар.
Остатками живого сгустка расчлененного коварным ударом случайного пришельца косяк стремительным броском в глубину моря вырвался из смертоносной западни.
Потери его оказались невосполнимы на долгое время.
– –
Ярко-красный круг солнца клонился к закату. Медленно и грациозно погружаясь в горизонт темно-зеленого леса, он мерцал искрящимися перьями в воде и отражался в золотом куполе деревенской церкви.
Сверкающая солнечными красками зеркальная гладь старинного озера со стороны дубовой рощи притягивала своей неповторимой красотой.
Поговаривали, что это озеро образовалось давным-давно на месте небольшой церквушки или языческого храма.
Каких-то сотню лет назад здесь веселились со всей широтой русского характера купцы, возвращаясь с ярмарки из Нижнего Новгорода.
Любители погулять порой засиживались до поздней ночи и часто попадали в неприятные истории, о чем свидетельствуют названия поселков по направлению к Москве: Черное и Обираловка.
В хорошем настроении, глядя на могучие деревья, Андрей шел домой после купания. Купался он здесь уже лет тридцать, когда летом приезжал на дачу. Всегда с трепетом ощущал он реликтовый шум этих былинных русских стволов и ласковость мягкой воды. Помнил,
Андрей проводил здесь почти каждое лето со своими сверстниками в пору юношества, потом и зрелости и всегда, как и сейчас, ощущал необыкновенную легкость и приток здоровья. Глубоко связывали с этими красотами и жившие рядом люди, работа на собственной земле и многое другое, неподдающееся на первый взгляд осознанию.
Помня эти места еще с пустырей, Андрей шел по знакомой дороге, обращая внимание на выросшие красивые коттеджи на месте первых безликих дощатых домиков, построенных на скромные сбережения людей прошлого поколения,
Перед последним поворотом на свою улицу – знакомый дом.
Здесь летом обычно живет его родственница, необыкновенно добрый и чистый человек, и подруга ушедшей в иной мир несколько лет назад матери. Несмотря на ее возраст, Андрей всегда удивлялся и завидовал ее глубокому жизнелюбию.
Блеск в глазах и ее мягкая искренняя улыбка всегда притягивали. Завораживали и удивительно понятные, емкие и необычайно образные суждения по осмыслению жизни.
Заметив движение в доме, Андрей обрадовался и открыл калитку.
Навстречу вышла одна из внучек, и на вопрос: « Дома ли бабушка?»– тихо, опустив печально глаза, сказала: «Бабушка умерла этой зимой».
Андрей оторопел от неожиданности, так трудно было представить себе это событие.
Непроизвольным движением он положил руку на ее головку. Она смутилась и побежала в дом, а он, как в тумане, пошел по дороге.
Машинально пройдя немного вперед, он вспомнил последнюю встречу прошлым летом. Тогда она, сломав ногу, была прикована к постели, но говорила об этом весело со свойственным ей юмором, только жестами напоминая о своей временной скованности. Над кроватью была сооружена перекладина, и она показывала Андрею, как умеет подтягиваться, убежденно объясняя, что эти упражнения непременно помогут срастанию перелома. Больше всего завораживал ее всегдашний вопрос: «Что нового, интересного?». Причем это был совсем не праздное любопытство, а скорее потребность или необходимый для нее жизненный поиск. Она искренне и с участием переживала все его рассказы. То, что показалось бы кому-то фантазией, приводило ее в восторг, и расспросы углублялись с пристрастием. Что-то, казавшееся на первый взгляд несбыточным, притягивало ее с непреодолимой силой. Увлекшись не раз, Андрей порой рассказывал то сокровенное, что даже скрывал от себя. Но после этого рассказа оно становилось уж не таким несбыточным, и поиск его решения поневоле становился предметом реализации.
Вот и тогда в последний раз разговор зашел о современных перестроечных метаморфозах, которые быстро развеяли надежды на скорейшее улучшение жизни в России.
– Каждое резкое изменение нашей жизни своеобразная подсказка: напоминание сверху, что сбились с пути. Наша жизнь вовсе не зависит от общественного строя, а только от людей сильных…трудолюбивых и любящих страну…или слабых…алчных и завистливых. И не надо спешить радоваться или впадать в отчаяние – все перемелет время. Самое главное, как мы проведем это время,– спокойно объясняла она его переживания.