Чарусские лесорубы
Шрифт:
— Хорошо, товарищ Березин! Ничего плохого про него сейчас сказать не могу. Парень веселый, кипит в работе, и все у него получается с шутками-прибаутками. Иной раз что-нибудь «сморозит» по-украински, все со смеху покатываются. А то копировать кого-нибудь начнет или женщиной нарядится — это подбавляет веселья на работе, азарта у людей больше.
— А где Ермаков? Что-то я его не вижу.
— Сергей пристрастился хариусов ловить, пошел вверх по реке.
— Воду, поди, только хлещет?
— Нет, удачно у него выходит, без
А Ермаков в это время стоял на берегу Ульвы, у шумного переката с длинным удилищем в руке, с длинной леской, и ожидал поклева. Вода на перекате да и на всей реке вниз по течению казалась красной, огненной, с фиолетовой рябью у берегов. Вода и небо сливались где-то вдали, в узком проходе между высокими задремавшими горами, покрытыми синим лесом с бурыми вершинками.
— Ну как, не клюет, Сергей? — спросила Лиза, выглядывая из-за куста, отмахиваясь веточкой от комаров, певших вокруг нее тоненькими голосками.
— Тише, не шуми! — прошептал он.
— Мне уже надоело, Сергей.
— Сидела бы тогда у костра.
Не успел он это произнести, как удилище дрогнуло, кончик рябинового прута согнулся дугой, а волосяная леска пошла к берегу, где в глубоком омуте кружилась вода, покрытая пеной.
— Тащи, тащи, Сергей, заклевало! — выбегая из-за куста крикнула Медникова.
Сергей нахмурился.
— Лиза, ну какая ты, право! Не подходи к берегу. Ты мне всю рыбалку испортишь.
— Так теперь ведь рыбина-то на крючке.
— На крючке, да не на берегу. Может испугаться и оборвет леску. Хариус, он такой, его зря не вытащишь.
И парень заходил по берегу, то ослабляя, то натягивая поводок, постепенно выводя сильную, упругую рыбину к песчаной мели.
За плечом у Ермакова неожиданно оказался Фетис Федорович.
— Сдай леску-то назад, Сергей, сдай! — шепотом заговорил он. — А то оборвет.
Парень приложил палец к губам, потом чуть погрозил им парторгу: дескать, молчи, сам знаю, что делать. В глазах у парторга светились огоньки.
— Серега, я сейчас пойду на отмель, встану в воду и буду тихо стоять, а ты подводи его ко мне, на мели-то я его сцапаю.
Не дождавшись ответа Ермакова, Фетис Федорович натянул на колени голенища резиновых болотных сапог и побрел в воду по отмели, встал возле небольшой канавки и показал рукой: мол, заводи сюда в канавку.
Лиза на цыпочках тоже вышла из своего укрытия. Затаив дыхание, прошептала:
— Сереженька, дай мне удилище, я буду держать, а ты возьмись за леску и подбирай ее к берегу.
Ермаков с укоризной поглядел на нее и покачал головой.
Он начал действовать более энергично и смело повел упирающегося хариуса на отмель, где неподвижно стоял Фетис Федорович и напряженно глядел в воду, следя за леской; ломаная тень от него рябилась на воде. Потом он вдруг вытянул шею, увидел темную спину рыбины и, потеряв выдержку, показал Сергею руками ее размер, явно преувеличивая, —
От взмаха рук рыбина кинулась обратно в омут, но в глубь не попала, а вынырнула из воды, сверкнув над ее поверхностью мясистым серебристым телом. Леска выдержала.
— Давай выводи! — закричал Фетис Федорович и глубже побрел в реку. Поймав леску, он начал подтягивать ее к себе, потом, запустив руку в воду выше локтя, схватил хариуса и, держа его за жабры, вскинул над головой.
— Есть, Сергей, есть, вот он!
Он радовался больше, чем сам рыбак.
На берегу, когда все трое стояли вокруг седого замшелого хариуса, Фетис Федорович сказал Медниковой.
— Иди, Лиза, вари уху. Мы с Сергеем придем есть. А сейчас мы с ним посекретничаем.
Проводив девушку, Березин уселся на берегу, посадил-рядом Ермакова, не спеша свернул цигарку, закурил. В раздумье посмотрел на угасающий закат, на блекнущие краски. Вода теперь была уже не красной, а бледно-розовой с темно-фиолетовой каймой у берегов. Над самой ее поверхностью стлался еле приметный парок.
— Каковы твои планы на жизнь, Сергей? — спросил Березин.
В его голосе Ермаков уловил торжественные нотки. И понял: о чем-то серьезном заговорил парторг.
— Планы у всех одни, Фетис Федорович, — ответил он.
— А именно?
— Со сплавом не подкачать: скорее закончить, и без потерь.
— Ну, а сам ты чем живешь-дышишь?
— В каком смысле, Фетис Федорович?
— А не думал ли ты насчет вступления в партию? Ну, чтобы не посторонним, быть около нее.
— Это высокая честь, Фетис Федорович!
— Скажи по совести: есть желание вступить в партию? Если еще не думал — подумай, потом скажешь.
— Я уже думал. Только меня об этом никто еще не спрашивал. А самому, вроде, неудобно напрашиваться?
— Тут я виноват, Сергей. Давно тебя знаю, но все считал за подростка. Зырянов как-то напомнил мне про тебя. Я потом закрутился в своих делах и опять про тебя забыл. Одну рекомендацию даст тебе комсомол, вторую — я. Ну, а третью — найдешь кого-нибудь из коммунистов, кто хорошо тебя знает.
— Мне Яков Тимофеевич, думаю, не откажет.
— Ну и вот! Значит, все в порядке… Теперь пойдем на стан, там уже, наверно, уха поспела.
54
Река протекала между крутых лесистых гор. Сплавщики шли по каменистым, покрытым крупными валунами берегам. Обе бригады, Богданова и Ермакова, шли одна против другой, зачищая с берегов застрявшие дрова, бревна, разбирая завалы, распуская заторы. Особенно трудно доставалось на порожистых участках, где лес набивался на валуны, на подводные камни. Люди нередко, оплошав, купались в холодной, ледяной воде, приходилось раскладывать костры и сушиться. Был полдень.