Чарующий город
Шрифт:
— Из-за этого и начались ссоры? Из-за денег?
Линда принялась поворачиваться, чтобы посмотреть со всех сторон, как сидит платье.
— Я ведь уже говорила вам, что мы с Винком заключили своего рода договор — ни с кем не обсуждать подробности нашего брака. Все, что происходило тогда между нами, — это наше частное дело.
— Винк умер, и теперь вы свободны от всех своих обязательств, если только вы не обещали, что будете хранить тайны вашего брака до самой вашей смерти.
— Тара! У тебя есть какие-нибудь серьги к этому платью?
Продавщица, симпатичная
— Это совсем не то, — Линда, вертевшая в руках сережки, бросила их обратно девушке. — К этому платью нужно что-то более массивное, впечатляющее.
Тара поспешила ретироваться.
— Я разговаривала с вашей бывшей соседкой, Берти Атолл.
— Берти любит вмешиваться не в свое дело.
Тесс понизила голос, справедливо полагая, что Тара, занявшая свое место за прилавком, станет прислушиваться к их разговору. Эта предосторожность не была излишней, так как за прилавком воцарилась подозрительная тишина.
— Берти сказала мне, будто слышала звуки борьбы, и той же ночью видела, как к дому подъезжала «скорая помощь». Берти знает о том, что произошло, даже если она не знает почти ничего, верно? Берти, врачи и вы, Линда.
Линда подняла волосы и скрепила их на затылке заколкой. Так платье смотрелось наиболее выигрышно, но зачем нужно делать прически, покупать аксессуары к платью, которое никогда не будет надето?
Однако жизнь Линды была разрушена, и внезапно сумма в двадцать тысяч долларов показалась Тесс не такой уж и большой, чтобы оплатить то, во что Винк превратил жизнь своей первой жены — жизнь куклы, боящейся покинуть свой кукольный домик.
— Вы знаете, он всегда плакал, — ее голос был ровным и ничего не выражающим, словно она говорила не о жестокости своего бывшего мужа, а о его гастрономических предпочтениях. — После, я имею в виду. Он плакал и говорил, что все равно любит меня. Когда мы расстались, именно он не захотел официально оформлять развод, потому что слишком сильно любил меня. Ну, по крайней мере, он любил меня до того, как встретил ее, и тогда ему стало наплевать на меня.
— Но у вас было что-то компрометирующее его, верно? — поторопила ее Тесс. — Неоплаченные счета за вызовы «скорой помощи» или какие-то документы по страховке, в которых было точно указано, какие именно телесные повреждения были нанесены. Вы сохранили их, и когда он решил снова жениться, использовали их, чтобы увеличить размер алиментов.
— Да! Да, я сделала это, — казалось, Линда находится в состоянии транса, так пристально она смотрела на свое отражение в зеркале.
— Могу я их увидеть? Могу я увидеть те документы, которые вы использовали, чтобы… — Гесс не хотела говорить «шантажировать», — чтобы убедить Винка?
— Значит, все это время Берти знала? Она сказала об этом кому-нибудь еще?
— Теперь, когда Винка больше нет, думаю, никому в голову не придет расспрашивать ее. А так… кто поверит полусумасшедшей старухе?
Линда подобрала подол длинного платья и вышла из магазина прямо босиком.
— Если в течение двадцати минут она не вернется, мы просто упакуем все, что она оставила, и посыльный отнесет вещи в ее квартиру вместе со счетом за платье. Это уже не в первый раз.
Тесс вышла из магазина вслед за Линдой, думая, что та направится прямо домой, но первая жена Винковски свернула направо и зашла в банк, находящийся тут же, в торговом центре.
— Я храню все личные бумаги в ячейке этого банка, — Линду словно прорвало, как будто она давно хотела с кем-то поделиться, но не осмеливалась. Сначала — потому что боялась, затем — потому что ей платили за молчание. — Именно это мне и нравится в Кросс Ки. Здесь есть все, что нужно. Это так удобно.
Никто из сотрудников банка не удивился при виде Линды в вечернем платье и босиком, по-видимому, клерки были не хуже продавщиц знакомы с ее капризами и характером. Спустя пару минут она открывала ячейку.
— Знаете, я довольно долго считала, что мне нечего сказать по этому поводу, — сказала она, отдавая Тесс копии документов, сложенные вчетверо. — Теперь, когда эта дурацкая история всплыла, мне было очень неприятно, но, с другой стороны — двадцать тысяч долларов в месяц, — ради этого можно и потерпеть.
Тесс быстро пробежала глазами больничные листы, в которых были кратко указаны травмы: сломанная ключица, порезы на теле, сотрясение мозга, сломанный нос. «Господи, наверно, именно тогда вызывали „скорую“. Ожоги первой степени, поврежденная селезенка. И ни на одном из документов не стояло имя Линды. Врачи просто обозначили ее как „Джеральд С. Винковски“, как какую-то его собственность, даже не указали приставку „миссис“. Так что можно было подумать, что пациентом был сам Винковски.
— Неужели они столько раз неправильно писали ваше имя, если учесть, сколько раз вам пришлось побывать там?
— Да уж, никто не может нормально произнести „Винковски“, а уж чтобы написать… Уже сколько лет с этим мучаюсь. — Она взглянула на документы. — Нет-нет, здесь все верно. Джеральд Винковски. С. — это сокращенно от „Станислав“. Он ненавидел, когда врачи называли его „Джерри“, а не Винк, да еще и добавляли второе имя. Он говорил, что это хуже всего — слышать, как они называют его полное имя в больничной палате.
— Называют его полное имя? Почему врачи называли его имя?
— Ну, как же, они вызывали его, когда готовы были принять. Вы разве никогда не были в приемной „скорой помощи“?
— Но… но ведь врачи при этом называют имя пациента… — и наконец Тесс всё поняла!
— Но вы же сказали, что все знаете! — крикнула Линда Винковски, толкнув Тесс и прижав ее к панели с ящиками. В этом возгласе была и детская обида, и попытка оправдаться, и ярость оттого, что ее обманули. Тесс ощутимо ударилась спиной и теперь поняла, почему у продавщицы из „Октавии“ было такое испуганное лицо, и почему она беспрепятственно позволила Линде наступить ей каблуком на ногу.