Чары дракона
Шрифт:
Поэтому такие экзотические покупки лучше было совершать не на открытых рабских рынках рядом с гаванью, где военнопленные, преступники и отпрыски принадлежащих государству рабов продавались с аукциона в соответствии с зарегистрированным графиком, а в небольших частных заведениях, разбросанных по всему Милетону. Одно такое находилось недалеко от гавани, на противоположной стороне площади Правительства, где узкий, лишённый деревьев переулок петлял между задними стенами садов. Чем глубже ты углублялся в этот переулок, тем ниже становились стены, пока вообще не исчезали. Дома постепенно делались меньше и беднее и, в конце концов, превращались в лабиринт сараев и огородов, где тут и там стояли свинарники,
Наконец переулок заворачивал в последний раз и выходил на открытую площадь, где между отвалившихся булыжников, которыми площадь когда-то была вымощена, пробивались сорняки и разгуливали куры. Среди них играли дети, и птицы то и дело разбегались с возмущённым кудахтаньем. С другой стороны площади возвышалась высокая стена, выкрашенная красными и синими полосами, которая очевидно являлась частью чьей-то резиденции. В середине этой стены имелась обитая железом дверь. Хотя там не висело никакой таблички, и ничьё имя не было выбито над дверью, те, кто был осведомлён о подобных местах, знали и это, принадлежавшее некому Бриндемо. А непосвящённым следовало держаться отсюда подальше.
Тем не менее, внутри, на территории не стояло никаких мрачных и зловещих домов ужаса. Имелся открытый двор с редкой тонкой травой и неухоженными цветами, где в дневное время рабы могли посидеть на солнце. Там же находились чистые, хотя и жалкие бараки, где каждому предмету ценной собственности выделялась собственная кровать. Была здесь и баня, где любой желающий мог мыться так часто, как захочет. Здешняя пища хоть и не шла ни в какое сравнение с той, что подавали к столу какого-нибудь богатого господина, её давали в достатке, и Бриндемо с членами своей семьи ели из того же котла, что и «живой товар». В определённых кругах Бриндемо славился тем, что покупал рабов, от которых отказывались другие торговцы, – рабов, чьи документы на продажу были не всегда в порядке, или поступающих к нему одурманенными и неспособными протестовать против своего положения, – словом, все в таком роде. Возможно, некоторые его действия и находились в рамках закона. Время от времени какие-то ничего не подозревающие нищие, не имеющие семьи, которая станет их искать, заглядывали в дом Бриндемо, чтобы попросить хлеба, и их никогда больше не видели.
Из-за суровости законов, регулирующих продажу варваров, Бриндемо заколебался, когда один такой попал к нему с документами, которые едва ли можно было назвать идеальными. Обычно он сразу же продавал таких в большие дома Милетона и просил за них высокую цену. Этому варвару – очень красивому парню с волосами цвета воронова крыла и голубыми, васильковыми глазами – было лет двадцать с небольшим. Его манеры говорили о том, что он имел какие-то связи с аристократией. Более того, он уже знал довольно много слов по-бардекиански и запоминал новые с удивительной быстротой, что показывало редкую способность к изучению языков. Короче, из него получится прекрасный лакей, имеющий шанс когда-нибудь подняться до мажордома, ценного члена хозяйства, который, в конце концов, получит свободу, и которого примут в клан.
Проблема заключалась в накладной и очень неприятном факте, что раб даже не помнил своего имени. Его предыдущие хозяева назвали его Талиэйсином. Сам он с готовностью признал, что это имя для него ничего не значит. Он совсем ничего не помнил: ни семьи, ни родного города. Только несколько обрывочных воспоминаний о своей жизни до того, как его продали. Поскольку его предыдущие хозяева давали ему опиум, чтобы раб оставался послушным, Бриндемо следил, чтобы теперь он получал много питательный пищи и спал достаточно. К сожалению, хорошее отношение не принесло желаемого результата: Талиэйсин так ничего нового и не вспомнил.
– Ты приводишь меня в отчаяние, Талиэйсин из Пирдона, – заметил Бриндемо на дэверрийском языке однажды вечером. – Но, с другой стороны, несомненно: ты сам в отчаянии.
– Конечно, – раб улыбнулся ему одной из своих странно очаровательных улыбок. – Какой человек не хочет знать о себе правду?
– Ха! Есть достаточно людей, которые скрывают правду о себе глубоко в сердце, где им никогда не придётся с ней столкнуться. Возможно, ты один из них. Скажи – ты совершил нечто ужасное и стёр свою память, чтобы забыть это?
– Может быть. А что, я кажусь тебе человеком, который совершил когда-то нечто ужасное?
– Нет. Хотя я думаю, что ты человек опасный. Слишком уж обаятельный. Я бы никогда не дал тебе в руки меч или кинжал.
Талиэйсин резко отвернулся, его глаза затуманились, словно его мысли приняли странный оборот.
– Кинжал, – прошептал Бриндемо. – Это слово что-то для тебя значит?
– Что-то значит, – он говорил медленно и почему-то неохотно. – Не могу вспомнить. Оно словно ущипнуло мою память.
Бриндемо глубоко, демонстративно вздохнул.
– Двадцать пять зотаров! Я легко мог бы продать тебя за двадцать пять золотых зотаров, если бы мы только обнаружили правду. Ты знаешь, сколько это – зотар?
– Нет, не знаю.
– На него можно купить десять свиней, причём пять из них – свиноматки. Поэтому двадцать пять зотаров… Ай!
– Моё сердце кровью обливается, когда я думаю о тебе.
– А, сарказм! Но как я могу тебя винить? Это хороший знак. Значит, твоя память возвращается. Предупреждаю: ко мне сегодня вечером придёт гость. Он провёл много лет в Дэверри, торговал вином. Он может тебя узнать. Он может знать что-то, что заставит работать твою память. Я больше этого не выдержу! Двадцать пять зотаров, а ты тут сидишь без толку, и тебя нельзя продать.
Пока они ждали прибытия Арриано, Бриндемо научил раба правильно разливать вино и разносить гостям подносы с кубками. Талиэйсин очень серьёзно и заинтересованно отнёсся к уроку. Он напоминал умного ребёнка, который решил порадовать своих родителей, сделав то, что они от него добиваются, хотя самому ему это кажется смехотворным. Тем не менее, Бриндемо всегда помнил: этот раб послушен только потому, что у него стёрта память. Талиэйсин двигался, как опытный мастер, умеющий сражаться на ножах (насколько знал Бриндемо, профессиональные атлеты, выступающие на арене, были единственными, кто обладал такой скользящей походкой и держались одновременно расслабленно и настороже, как этот парень). Поэтому, наблюдая, как раб готовит серебряный поднос, Бриндемо чувствовал себя неуютно. Талиэйсин напоминал льва, на которого надели ошейник и заставили ступать за хозяйкой, словно домашнего кота. «Мне не следовало его покупать, – подумал Бриндемо и почувствовал себя несчастным. – Мне следовало сказать „нет“ Баруме.» Тогда он почувствовал себя ещё более несчастным, поскольку прекрасно знал: он не в том положении, чтобы хоть в чем-то отказать человеку, известному под именем Барума.
Арриано пришёл вовремя, когда соборные колокола звонили, объявляя о начале вечерней службы. Бриндемо лично встретил его у двери, затем провёл в главный зал – длинное помещение с выложенным белыми и синими плитками полом и темно-зелёными стенами. В одном конце располагалось невысокое возвышение, на котором вокруг латунного столика были разложены многоцветные подушки. После того, как хозяин с гостем устроились на подушках, Талиэйсин разнёс кубки, после чего почтительно застыл у края возвышения. Арриано, потрёпанный невысокий человечек, который скрывал лысину под белой льняной шапочкой, оглядел его и легко улыбнулся. Это была дружелюбная, открытая улыбка.