Чары, путы и кровные узы
Шрифт:
Наталья выпалила все это и перевела дыхание. Аркадий смотрел на нее и молчал, только краска с лица схлынула, да губы сжались в тонкую линию.
— Аркаша? — Заподозрив неладное позвала женщина. — Аркадий, что с тобой?
Она вглядывалась в лицо мужа, наконец-то замечая гримасу страдания на нем и мертвенную бледность, и синюшный цвет носогубного треугольника. А потом он, неловко цепляясь рукой за арку двери, рухнул на пол….
— Пожалуйста, тетя, не плачь, — Аля держала в своей руке холодную ладонь Тамары, и как могла, пыталась успокоить женщину. Возможно именно
Равнодушные врачи скупо и даже как-то неохотно бросили, что состояние Бо очень тяжелое, что он без сознания и что у него черепно-мозговая травма. И все. Ни степени тяжести, ни каких-то уточняющих характеристик они не давали, объясняя свое молчание тем, что им самим еще не все известно.
Парень находился в реанимации, к нему даже родителей не пускали, и состояние неопределенности, неизвестности, бессилия медленно убивало и ее и мать Богдана и его отца.
С той страшной ночи прошло всего два дня, а казалось, что целая вечность. И о том времени, ДО Аля вспоминала как о чем-то далеком и ненастоящем. А еще она постоянно думала, что не отпусти она Бо, не прогони его, и ничего бы не было. Не лежал бы он тут в коме. И угрозы его жизни не было бы тоже….
Хлопок закрывшейся двери в отделение вторгся в мысли девушки, прерывая их течение, а саму ее заставил испуганно вздрогнуть.
— Вы родственники Вернера? — Обратился к тетушке вышедший врач.
— Что с ним? — Тома побледнела и, кажется, приготовилась в случае чего упасть в обморок. — Что с моим сыном?
— Значит так — ему сделали операцию. Состояние стабильное, угрозы для жизни больше нет, но….
— Что? — Тома схватилась за сердце.
— Он не вышел из комы. К сожалению….
— И? — К разговору подключился отец. — Что дальше? Что делать?
— Ждать. Остается только ждать. Организм молодой, сильный, должен справиться.
— К нему можно? — Алевтина в умоляющем жесте прижала руки к груди. — Пожалуйста, доктор.
— Как только его переведут в отделение. В реанимацию посторонним нельзя.
— И когда?
— Я думаю завтра. Да, завтра приходите, а сейчас поезжайте домой.
Врач ушел, а Аля и родители Бо обменялись взглядами.
— Я думаю, он прав, — несмело начал Игорь, — слава Богу, самое страшное позади, а нам всем надо отдохнуть.
— Игорь, ты что не понимаешь? — Тома отрицательно покачала головой. — Я не двинусь с места пока не увижу своего сына. Пока он не придет в себя, я от него ни на шаг не отойду!
— Дорогая, — муж обнял ее за плечо, — родная моя, скажи, когда ты в последний раз спала? Ела? Богдану не станет лучше, если ты заморишь себя. Нам всем нужны силы, мы должны быть сильными, Тома. Ради сына…. Ну посмотри на Алевтину, ты думаешь ей легче? Мы должны поддерживать друг друга, мы должны быть вместе.
— Поезжайте с Алей домой, — твердила Тамара, словно не слышала мужа, — а я останусь здесь, я буду здесь….
— Тома! — Игорь взял жену за плечи и встряхнул.
— Пожалуйста, Игорь, не заставляй меня! — Заплакала Тома. — Не заставляй меня, не разлучай с сыном. Может быть,
— Дорогая, — мужчина прижал к груди плачущую жену, погладил по голове, — милая, ну что ты такое говоришь? Доктор ведь сказал — угрозы для жизни нет. С ним все будет хорошо, а нам нужно отдохнуть. Завтра мы приедем и увидим его. Тома, ты должна поспать, не упрямься, поедем.
— Ну, хорошо. — Сдалась женщина, а Аля, намеревавшаяся с таким же упрямством отстаивать свое право находиться рядом с палатой Богдана днем и ночью, после слов мужчины постеснялась рта открыть и молча направилась вслед за теткой.
Она с родителями Бо жила теперь в квартире парня. То есть как жила? Скорее ночевала только. Сюда она приехала из больницы под утро, оставила вещи, позвонила родителям Бо. Дождалась когда они приехали, чтоб рассказать им все, что случилось. Остальное время она провела в больнице….
Их действительно пустили к Богдану на следующий день.
Алька думала, что это все что ей нужно — просто увидеть его, прикоснуться к нему, убедиться, что он есть, что он жив, что дышит. Получить надежду, что рано или поздно он снова посмотрит на нее, что все будет как раньше. Но все оказалось не так просто.
Богдан лежал на узкой больничной койке словно мертвый. И только пиканье приборов напоминало о том, что его сердце бьется. Врач объяснял им, что он не в самой глубокой коме, что это состояние не должно продлиться долго, что у парня есть все шансы на выздоровление, но видя его таким Але казалось, что он никогда не очнется. И какая-то обреченность опутывала ее существо, сковывала, парализовала….
И все мысли, чувства и желания девушки сплелись в одну неодолимую потребность — увидеть его прежним. Здоровым и полным сил. Вид его неподвижного тела лишал Алю надежды на лучшее.
Первые дни они проводили у постели Богдана вдвоем с тетей. Отец Бо старался не показывать свои чувства, дабы не лишать жену моральных сил. Знал, наверное, что стоит ему показать слабость и Тамара потеряет единственную точку опоры. Поэтому крепился и основное время проводил в поисках выхода из сложившейся ситуации, то есть искал информацию, похожие случаи, искал врача, способного чем-то помочь сыну. Однажды даже заговорил о народной медицине и проживающей где-то на окраине города старушке-лекарке. Тома наотрез отказалась забирать сына из больницы. Она свято верила только в традиционную медицину, в больницы и врачей, а не каких-то там шарлатанов с их травками и настоями.
Аля думала, что Игорь Валентинович просто не мог сидеть без дела, а помочь сыну не знал чем, вот и маялся. Как мужчина он не имел возможности весь день сидеть у его койки и, держа за руку, плакать и страдать. Вот и переживал свое горе, как мог.
Потом Тома видимо поняла, что Але жизненно необходимо хоть несколько часов в день проводить с Бо наедине, и стала отлучаться вместе с мужем.
Алю же оторвать от Бо можно было только силой. И то она собиралась сопротивляться до последнего. Поэтому использовала каждую позволенную врачом Богдана и уставом больницы секунду для того чтоб побыть рядом с ним. Она держала его за руку и смотрела, смотрела в неподвижное безжизненное лицо любимого. Гадала, что происходит там, за закрытыми веками, слышит ли он ее голос, чувствует ли что-то.