Чары тьмы
Шрифт:
Даннин просто улыбнулся, поставленный в тупик напряженностью ее голоса. Он никогда не знал, что сказать, когда женщины заговаривали о неважном — точнее, о том, что оставалось несущественным лично для него. Мгновением спустя Гвенивер пожала плечами.
— Вот ответ на твой вопрос: в мужья моей сестре я предпочитаю лорда Гветмара из клана Ольхи.
— Я сражался рядом с ним. Он — хороший человек. Я назову королю его имя.
— Спасибо.
Гвенивер изобразила легкий реверанс и пошла прочь, оставив Даннина пылающим страстью к женщине, которую он никогда
Лорд Даннин сдержал свое обещание поговорить с королем гораздо быстрее, чем ожидала Гвенивер. Во второй половине того же дня советник Саддар пришел к ней в покои с важной новостью. Из почтения к его возрасту Гвенивер усадила его в кресло у камина и налила ему меду, после чего опустилась в кресло напротив него.
— Спасибо, ваше святейшество, — поблагодарил он тонким, сухим голосом. — Я хотел лично выразить вам мою радость по поводу того, что клан Волка будет жить дальше.
— Благодарю вас, добрый господин.
Саддар улыбнулся и сделал маленький глоток меда.
— Король сам попросил меня поговорить с вами, — продолжал он, делая ударение на словах «король сам». — Он принял важное решение. Лорд Гветмар может отказаться от служения клану Ольхи и жениться на вашей сестре.
— Отлично! — Гвенивер подняла свой кубок. — Теперь все, что нам остается, — это доставить Маклу из храма.
— А, по этому поводу у меня имеются дополнительные новости. Король хочет, чтобы вы ее привезли поскорее. Он даст вам и Гветмару двести человек из своей личной стражи. Присоедините их к вашему боевому отряду.
— Боги! Наш сеньор чрезвычайно щедр.
— Во главе этих людей вас будет сопровождать лорд Даннин.
Саддар сделал паузу, словно ожидал какой-то мгновенной реакции. Гвенивер склонила голову набок и внимательно смотрела на него.
— А, ну, — наконец сказал советник. — А что ваше святейшество думает о лорде Даннине, если я, конечно, могу вас об этом спросить?
— Мои люди говорят, что он великолепен в битве. Клянусь, господин хороший, это единственное, что имеет для меня значение.
— Правда?
Что-то в улыбке старика заставило ее вспомнить странное предупреждение, которое она получила от Богини, но Гвенивер все равно смолчала.
— Не мое дело задавать вопросы тем, кто принес священные обеты, госпожа, но позвольте мне дать вам совет человека, пожилой возраст которого временами заставляет его высказываться прямо. Лорд Даннин — очень порывистый и импульсивный человек. Я бы на вашем месте не стал выпускать его из виду, — Саддар сделал паузу, чтобы допить мед из кубка. — Мне радостно видеть вас здесь, ваше святейшество. Несомненно Богиня прислала вас, как знак Ее благосклонности к нашему королю.
— Будем надеяться, что нет. Ее благосклонность темна и резка, как окровавленный клинок.
Улыбка застыла на губах Саддара. Он встал, вежливо поклонился и поспешно удалился.
Какое-то время Гвенивер обдумывала беспокойное замечание старика о Даннине. Она хотела обратиться к Богине и спросить Ее совета, но в действительности не была уверена в том, как ей надлежит действовать в подобном случае. Сохранились лишь несколько фрагментов обрядов, связанных с Черной Луной. Жрицы их храма знали пару заклинаний и ритуалов, которые следовало проводить при убывающей луне. Имелись обрывки фольклора, касающиеся определенных воинских молитв, которые сохранились со Времен Рассвета. И ничего больше. Без храма с зеркалом, без алтаря Гвенивер просто не знала, как приблизиться к Богине. У нее в седельных вьюках лежало письмо от Ардды к верховной жрице храма Кермора, представляющее Гвенивер, но она боялась идти со своими странными разговорами о Черной Луне к этой городской даме, часто бывающей при дворе.
Однако Гвенивер поняла, что больше всего ей требуется зеркало. На следующее утро она отправилась в город, но вместо храма пошла на рыночную площадь и купила себе серебряное зеркало в бронзовой оправе, которое было достаточно маленьким, чтобы поместиться в седельных вьюках. Ночью, после ужина, она заперлась в своих покоях, оставив только одну свечу, и поставила зеркало на комод, а сама встала перед ним на колени. На нее глядело ее собственное лицо, серебристое, чуть искаженное рябью.
— Моя госпожа, — прошептала Гвенивер. — Моя госпожа Тьмы.
В сознании она нарисовала свое видение, явившееся ей в храме, вызывая образ Богини из памяти. На протяжении последних недель Гвенивер столько размышляла об этом, что образ был у нее в сознании неподвижен и тверд — четкое изображение, которое она могла исследовать под различными углами, словно вначале смотрела на свой меч, лежащий на алтаре, затем — на зеркало или Ардду, стоящую поблизости. «Если только я смогу увидеть образ в зеркале, то, возможно, он шевельнется», — сказала она себе.
Когда Гвенивер попыталась выстроить образ на серебристой поверхности, та упорно оставалась пустой. Внезапно Гвенивер почувствовала себя глупо. Несомненно, она добивается невозможного, но какой-то упрямый инстинкт заставлял ее продолжать попытки. Как будто образ Богини мог выйти из глубин ее сознания и утвердиться на блестящем серебре зеркала.
Было очень поздно и Гвенивер зевала. Ей трудно было фокусировать взгляд. Внезапно она почувствовала себя ребенком, которому охота катать обруч палкой. Старайся — не старайся, а обруч все равно падает. А потом вдруг, без сознательного усилия, обруч катится.
Вначале Гвенивер увидела в зеркале мелькнувший след изображения; затем внезапно появился образ Богини — только на мгновение. Но он был там.
— Хвала имени моей госпожи!
Гвенивер забыла об усталости. Полночи она оставалась перед зеркалом, пока не смогла увидеть образ Богини так четко, словно он был нарисован на серебре. Ее колени и спина затекли и сильно болели, но она не обращала на это внимания. Наконец видение шевельнулось, и темные глаза ночи снова посмотрели на нее. Богиня улыбнулась, благословляя единственную почитающую Ее во всем королевстве Дэверри. Гвенивер заплакала — от чистой святой радости.