Час Черной звезды
Шрифт:
— Тебе хозяин приказал показать нам новую конюшню, вот и показывай! — разнесся по двору глубокий бас дядюшки Прока. — А то ведь мы можем и назад вернуться, сообщить хозяину постоялого двора, почтенному Морлу, о том, как его изверг выполняет полученные поручения.
— Да, пойдем, пойдем… — отвечал изверг не менее низким басом, чем у актера, только чуть надтреснутым. — Покажу я вам эту конюшню!.. Только все равно не сгодится она вам.
Изверг-слуга одним прыжком соскочил с крыльца на землю и широким шагом направился к довольно длинному и низкому бревенчатому строению с маленькими окошками по всей стене, прилепившемуся
— А это уж, милейший, нам решать! — пророкотал дядюшка Прок в спину слуге, быстро пересчитал ногами ступеньки крыльца и поспешил следом за верзилой.
Тетушка Мармела несколько секунд смотрела вслед удалявшимся мужчинам, затем тоже сбежала с крыльца, но направилась к фургону.
Вотша вернулся с водой, погладил девчушку по голове и с улыбкой проговорил:
— С добрым утром, княжна.
Девчушка кивнула в ответ и улыбнулась.
— Будем умываться? — спросил Вотша.
— Не будем умываться, — раздался в ответ ему голос тетушки Мармелы. — Мы отправимся в комнаты, которые снял Прок, и там приведем себя в порядок. Кстати, завтрак будет подан через полчаса, так что вам, ребятки, надо успеть за это время перетаскать в комнаты наши вещи. Фургон, волов и лошадь можете поставить вон в тот сарай за домом!
Отдав эти распоряжения, Мармела сделала знак Верозе, чтобы та следовала за ней, и направилась в сторону заднего крыльца.
Эрих и Вотша переглянулись. Вотша снова улыбнулся, а Эрих недовольно пробурчал:
— Полчаса… Придется все делать бегом или… остаться без завтрака.
— Бамбарей, я оставлю тебе пирожок! — крикнула Элио, уносимая Верозой в дом.
Махнув рукой, Эрих повернулся к Вотше:
— Постой тут с вещами, я устрою волов с фургоном и лошадь, а затем займемся вещами.
Вотша в ответ молча кивнул и уселся на сундук. Эрих взял поводья лошади, положил руку на парное ярмо волов и неторопливо пошагал в сторону, указанную Мармелой. И лошадь, и волы, как привязанные, двинулись следом за рыжим парнем, а Вотша в который раз удивился, насколько животные послушны этому доброму ворчуну.
Мармела с Верозой и Элио скрылись в доме, фургон свернул за угол здания, и двор опустел. Вотша поднял лицо к поднявшемуся над крышами домов солнцу и прикрыл глаза, отдаваясь минутному покою. И в тот же момент позади него раздался ломкий юношеский голос:
— Тебя как звать-то?
Вотша быстро обернулся. Шагах в четырех от него стоял парнишка его лет, а может быть, намного помоложе. Растрепанные волосы неопределенного, какого-то пыльного цвета обрамляли его худое бледное лицо с тонкими бескровными губами, длинным, чуть горбатым носом и внимательными темными глазами, прятавшими в своей глубине едва заметную насмешку. Единственной яркой краской на этом лице была щедрая россыпь конопушек, осевшая на щеках под глазами и казавшаяся совершенно неуместной, какой-то искусственной в соседстве с темными глазами. Одет паренек был очень бедно, если не сказать — нищенски, истрепанные до лохмотьев штаны были подвязаны куском тонкой конопляной веревки, а на худые плечи была накинута толстая блуза, давно потерявшая свой изначальный цвет, так же как рукава и пуговицы. Однако, несмотря на свою незамысловатую одежку и болезненную худобу, парень держался свободно, даже развязно.
Не дождавшись ответа, он хлопнул по лохмотьям штанины тонким гибким прутиком, зажатым в левой руке, и усмехнулся:
— Да ты, похоже, дикарь с востока, культурную речь не понимаешь. — И, скорчив рожу, переспросил неожиданно низким, хрипловатым голосом: — Твоя не понимай, чо моя тебе говорить?!
— Моя понимай, чо твоя мене говорить… — чуть улыбнувшись, ответил Вотша и в этот момент заметил краем глаза, что на ручке одной из корзин Верозы сомкнулись тонкие грязные пальцы. Вотша крутанулся на месте и ногой ударил по руке, ухватившей корзину. Раздался короткий хруст и дикий визг маленького воришки, действовавшего, похоже, на пару с оборванцем. Конопатый, отвлекавший Вотшу разговором, метнулся вперед, замахиваясь своим прутом, но извержонок быстро присел, уклоняясь от метившей по его глазам гибкой хворостины, и снова крутанулся на месте. Конопатый оборванец, сбитый подсечкой, ткнулся носом в пыль, попытался быстро откатиться, но не успел — на его шею опустилась нога, обутая в крепкий башмак, и сверху донесся спокойный голос Вотши:
— Не дергайся — шею сломаю. — И далее с издевкой: — Твоя понимай, чо моя тебе говорить?!
Однако даже оказавшись в совершенно, казалось бы, безвыходном положении, оборванец не потерял самоуверенности. Не пытаясь вывернуться, он тем не менее с прежней развязностью пробурчал, отплевывая попавшую в рот пыль:
— Не дави!.. Шея — мое слабое место!
Вотша чуть скосил глаза, второй мальчишка притих и, сидя на земле рядом с корзиной Верозы, качался из стороны в сторону, баюкая поврежденную руку. Бежать, как ни странно, он не пытался.
— Ну, и долго ты собираешься на мне топтаться?! — поинтересовался оборванец и чуть пошевелил головой, словно бы проверяя, не ослабил ли его противник нажим. Вотша неожиданно убрал ногу и отступил на шаг, держа обоих воришек в поле зрения.
Конопатый оборванец сел, потер шею и чуть сморщил нос, затем взглянул снизу вверх на Вотшу и неожиданно улыбнулся:
— А шустрый ты парень. И где тебя так драться научили?!
«Если б ты знал, где меня учили драться, никогда бы со мной не связался», — с неожиданной тоской подумал Вотша, а вслух все тем же спокойным тоном проговорил:
— Чтобы с вами справиться, большой науки не надо.
Улыбка сползла с физиономии конопатого, и он, не сводя темных прищурившихся глаз с Вотши, проговорил, цедя слова через губу:
— Слышь, Цедра, нас оскорбляют.
Маленький чумазый воришка, которому было не больше пяти-шести лет, поднял на Вотшу небесно-голубые глаза и тоненьким, писклявым голоском пожаловался:
— Ты мне руку сломал…
— Больше не будешь тянуть свои лапы куда не надо, — не глядя на малыша, ответил Вотша.
— Все, Цедра, — снова подал ленивый голос конопатый, — теперь воровать не сможешь, а за так тебя кормить никто не станет… Сдохнешь… Как пить дать, сдохнешь!
Цедра опустил взгляд на свою руку и снова принялся раскачиваться из стороны в сторону.
— Ну, почему сдохнет? — в голосе Вотши просквозило едва заметное презрение. — Пойдет по подворьям стай, где-нибудь да накормят увечного.
Цедра снова вскинул глаза, в которых быстро наворачивались слезы:
— Ну, ты и в самом деле дикарь. — В тоненьком голоске чумазого воришки вдруг зазвенела нескрываемая ненависть. — Сломал человеку руку и ни капли жалости! А мне теперь с голоду подыхать?!!