Час героев

Даже несмотря на то, что сейчас Черное море относительно спокойно – корабль все равно покачивает. Чуть-чуть, мореман этой качки вообще не заметит, а морской пехотинец просто поймет, что он плывет в очередную задницу.

Но его эта качка раздражала, она занимала его внимание, хоть чуть-чуть – но занимала. А это плохо. Да еще этот...

– Сэр, вам нельзя идти одному... – заявил лейтенант морской пехоты,

здоровенный техасец с типично техасским гнусавым выговором, на груди у которого красовалась табличка «Миллер», как на банке с пивом. – Черт, вы же сами нас этому учили, сэр. В одиночку в красную зону не ходят, команда – это ты и твой партнер...

– Что ты там сказал про партнера... – подняв голову от лежащих на расстеленной на столике каюты большой тряпице блестящих снайперских патронов, спросил мастер-сержант корпуса морской пехоты США (в отставке) Оливер Нули, – никак собираешься меня поиметь, парень?

Миллер покраснел.

– Сынок, такому большому и сильному морскому пехотинцу не пристало краснеть, как будто ты только что прибыл из Пэрис-Айленд [1] и твои старшие товарищи не просветили тебя, что к чему.

– Сэр, вам туда нельзя одному. Вам нужен напарник.

– Мой напарник погиб, Миллер.

– Сэр, многие на этом корабле, в том числе и я, с радостью прикроют вам спину. Только скажите, и мы найдем...

– Миллер... Когда ты идешь по коридору этого замечательного во всех отношениях корабля, я тебя слышу уже тогда, когда ты спускаешься на палубу. Ты немного приволакиваешь ногу, что с тобой?

– Ирак, сэр.

Мастер-сержант одобрительно кивнул.

– Ирак здоровья не прибавляет, это верно. А теперь ответь мне на вопрос: если я тебя слышу с такого расстояния, то с какого расстояния я тебя засеку в лесу? И с какого расстояния тебя засечет Дух?

– Сэр, у нас на судне базируется оперативная группа боевых пловцов, первый лейтенант...

– В Косово, в девяносто девятом, эти придурки вместе с такими же придурками, но нашими, искали сбитого американского летчика. Наша группа как раз была в этом районе и решила помочь бедняге, тем более что в том районе были и сербы, и кое-кто похуже. Но эти «морские кони», мать их, – приняли нас за сербский снайперский патруль и окатили нас из «Минигана», после чего я еще долго не мог спать по ночам. Я вернулся в корпус не для того, чтобы мою старую задницу прикрывали эти земноводные, вот так вот, Миллер.

Миллер перевел глаза на стоящее в углу оружие – оно стояло в жестком кейсе, пристегнутое ремнями, хотя кейс был открыт и его можно было видеть. Это была стандартная снайперская винтовка морской пехоты «М40А3», с пластиковым прикладом и прицелом «Unertl», сильно устаревшей модели. Винтовка была явно ухоженной, и полностью, до последней детали, она была покрыта аккуратно, видимо вручную, нанесенным нестандартным камуфляжем. Чуть в стороне от нее лежал прямо на полу каюты короткоствольный автомат «Мк18mod1» с толстым глушителем и прицелом «ACOG».

– Сэр, если даже вы пойдете один, с этой винтовкой вы не сможете достичь преимущества над противником, тем более над таким, как Дух. У нас в оружейке есть «М200» и тепловизор к ней, есть и «Барретт», и подполковник с радостью...

Мастер-сержант вздохнул.

– Вот поэтому-то вы тут и возитесь...

– Простите, сэр?

– Поэтому-то вы тут и возитесь. Вы думаете, что война – это долбануть кого-нибудь с двух километров из винтовки калибра 408 или врезать «Хеллфайром» в белый силуэт на экране. Но война, Миллер, – это нечто другое,

и я намерен напомнить это и русским, и другим засранцам, которых вы тут развели. Когда они поймут, что у морпехов яйца – железные, а не, там, серебрянкой присыпанные – тогда они раз и навсегда забудут сюда дорогу.

– Но сэр, кто-то же должен прикрыть вам спину.

Снайпер улыбнулся.

– Правила – для того, чтобы их нарушать. Когда у нас была снайперская группа «Омега Зеро» – мы это и делали. Если ты откроешь наставление по снайперскому делу, Миллер, то увидишь, что снайперская группа состоит из двух человек, первого и второго номеров, и при необходимости они должны подменять друг друга. Но снайперская винтовка у них – одна на двоих. Так вот – в снайперской паре группы «Омега-Зеро» были две снайперские винтовки, и мы были не партнерами, которые не могут и минуты прожить друг без друга, а напарниками, каждый из нас и охотился, и прикрывал. И так мы надрали задницы немалому количеству плохих парней, в том числе и в тех местах, про которые ты и в новостях не слышал. А теперь иди и скажи подполковнику, который тебя послал, что если у него проблемы, то он может обращаться непосредственно к командующему Корпусом морской пехоты США, который прошлой зимой охотился на оленей в принадлежащих мне угодьях...

– Слушаюсь, сэр.

Лейтенант сделал шаг к двери, потом развернулся и неуверенно сказал:

– Сэр...

– Ну? Ты забыл дорогу к двери?

– Разрешите вопрос?

– Хоть два.

– А этот... Его Дух зовут, так ведь? Как думаете, что это означает?

Мастер-сержант отложил в сторону штангенциркуль, которым он замерял каждый из патронов, которые он намеревался взять с собой.

– Могу только догадываться, парень. Но мысль у меня есть. В свое время Советы воевали в Афганистане, это было так давно, что ты в те годы ходил в детский садик, наверное. Им противостояли в принципе те же ублюдки, которые нас сейчас там убивают, – просто тогда мы помогали им убивать русских, а теперь они убивают нас. Русские их звали душманами, сокращенно – это дух. Понял?

– Так что, этот снайпер взял себе название по тому, как они называли врага?

– Может быть. Я думаю, что он в те годы был там. Если это так, то это старый и опытный лис. И у него на прикладе немало зарубок, Миллер.

Мастер-сержант немного подумал и добавил, почти шепотом:

– Как и на моем...

– Э, дух! Душара!

Старший сержант Кордава, которому до дембеля-то оставалось чуток, спрыгнул в «гнездо» – выложенную со всех сторон крупными валунами, по пояс человеку, воронку от авиабомбы. Наблюдательный пункт. За спиной у Кордавы висела на ремне новенькая снайперская винтовка Драгунова.

– Ты че, душара, задох, что ли, тут?

Невысокий белобрысый солдат – слон [2] по сроку выслуги, а не дух, но его пока не перевели, как полагается, и он считался еще духом – в потертой, пропитанной потом до состояния соляной корки эксперименталке [3] , беззлобно и добродушно улыбнулся, отодвигая в сторону кусок дерюги, которым он накрывался от солнца.