Час игривых бесов
Шрифт:
Нет, в том-то и дело, что не сможешь. Ты любишь его, он стал смыслом твоего существования. Поэтому будь проще, расслабься и получай удовольствие даже от своего унижения. Это единственный способ сохранить чувство собственного достоинства, которым ты так дорожишь.
Черт, черт, черт, ну где этот несчастный Саблин?! Вообще-то, мог бы позвонить, предупредить, что не придет, ведь Алена убежала впритык, за полчаса до рандеву! Больно охота коченеть тут!
В магазине было, конечно, тепло, но Алена слишком перемерзла и никак не могла отойти от дрожи. Коленки огнем горели, пальцы ломило.
Какой смысл назначать встречу, на которую заведомо не можешь прийти?! Что за хамство – вырвать девушку из дому, зачем?!
«Зачем? – словно бы хихикнул кто-то негромко, но ехидно в ее голове. – А как ты думаешь? Зачем людей удаляют под самыми нелепыми предлогами из дому?»
Алена узнала это хихиканье. Оно принадлежало ее собственному внутреннему голосу по имени Елена Дмитриевна Ярушкина. Эта занудная особа по большей части помалкивала, но в самые неподходящие минуты ею вдруг овладевала такая страсть изрекать прописные истины и задавать риторические вопросы...
Правда, иногда она говорила очень дельные, очень резонные вещи!
И вот сейчас, прислушавшись к резонам Елены Дмитриевны, Алена вдруг ахнула и кинулась вон из магазина, чтобы успеть на маршрутку или на автобус и как можно скорей оказаться дома, в своей квартире, которую она так опрометчиво нынче бросила!
А в это время, очень может быть, Саблин... который, конечно, никакой не Саблин...
Правда, уходя из дому, Алена включила сигнализацию, однако что такое сигнализация для умелых рук?!
Скорее домой!
Очень вовремя возник трамвай, так что след нашей писательницы на улице Рождественской моментально простыл.
Тогда человек, устроившийся на заднем сиденье трехвосьмерочного «БМВ» и доселе незримый за тонированными стеклами, достал мобильный телефон и набрал некий номер.
– Понеслась душа в рай! – усмехнулся он, когда ему ответили. – Ох, и умора!
– Ну, и чего ты еще ждешь, дитя мое? – ласково прошептала Моська.
Димка зыркнул на нее исподлобья, но ничего не ответил, только внутренне передернулся. Видел он в жизни уродин, но такую...
– Молчи-ишь, мальчиш? – шепнула Моська. – А ты не молчи. Поговори со мной. Поговори со мною, или... или, может, ты хочешь поговорить с Гномом?
Голос ее зазвучал еще ласковее, еще приветливее, однако во рту у Димки вдруг появился железистый привкус. Он и с Моськой-то не хотел говорить, но если дойдет до Гнома, то это будет все. Кранты. Полный писец. Можно копить денежки на венок с черными лентами для Димки Лямина. А лучше вообще сразу забыть, что он жил когда-то на свете. Глупый, неосторожный, заносчивый пацан, который возомнил себя человеком. Рано возомнил!
И смерть его, конечно, будет какой-нибудь нечеловечески гнусной. Оскорбительной. Поганой и постыдной. Говорят, Гном расправляется с людьми как-то особенно ужасно...
– Нет, я не понимаю, какие проблемы? – спросила Моська все с тем же своим стервозным добродушием. – Путь практически свободен. Мы все устроили как надо. Их там будет трое. Причем не кучей, а по одному. Неужели ты не справишься с каким-то задохликом-сторожем? Всего с одним! Они же плясуны! Дергунчики! Какая в них сила? Только ноги задирать умеют да глазками стрелять. Глазки – это не страшно, это чепуха. Оружия им не дают, это же не военизированная охрана. Пневматическая винтовочка, с такой только на крыс охотиться, другого проку от нее нет. А у тебя есть ствол. Я точно знаю, что есть. «Беретта» – она, конечно, не бог весть что, но вполне убойна.
У Димки во рту стало еще противней. «Беретту» ему раздобыл Вадик Мельников. Бывший одноклассник из Дзержинска, друг, можно сказать, жизни. Неужели Вадик сдал его Моське, а значит, Гному?!
Да что ж, он и в самом деле везде, этот Гном? Все знает, все им прикормлены, даже задушевные друзья? И нет от него спасенья?
– Короче, так, дитя мое, – до тошноты нежно изрекла Моська. – Выбирай, который из этих ребяток тебе больше нравится, вернее, не нравится, – и... работай! Ладно, так и быть, разрешаю не убивать его до смерти. Только если он тебя увидит и останется риск, что сможет узнать... Этого нам не надо, ты сам понимаешь. Ни нам, ни тебе. Если засветишься...
– Не пугай меня, – перебил ее Димка.
Он от души надеялся, что голос его звучит дерзко и гордо, но на самом-то деле знал: какая там дерзость, какая гордость! Голосишко дрожит, и это никакое не требование, а робкая мольба: мол, пожалей меня, медведь, не пугай, я ведь помру со страху-то, а живой останусь – может, тебе еще пригожусь.
Конечно, Моська все это моментально просекла.
– Не пугай, мы и так пуганые? – тихонечко усмехнулась она. – Да ладно, брось. Всегда кто-то делает это в первый раз, я тоже... не помню, правда, когда и кого, но был же этот первый раз, не всегда ж я жмуриков десятками исчисляла. Поэтому прими добрый совет: если тебя эта штука не влечет – видеть, как у человека в последний раз останавливаются глаза, – лучше стреляй в него сзади. И нет проблем. Ну а потом сам решишь: бежать в неизвестном направлении с криком ужаса – или контрольный выстрел делать. Как говорится, другой альтернативы нет! Поэтому, как специалист, я тебе советую: зайти в кабак, чтобы тебя сторож не увидел, пульнуть ему в спину, сделать дело – и уйти тихо и незаметно. Там такой содом и гоморру развели, в том кабаке, что твоих следов никто и никогда не найдет, понял? Беспокоиться вообще не о чем. Созданы наилучшие условия для работы. Теперь все зависит только от тебя, поэтому я умоляю, деточка, ты не тяни, не тяни! Договорились?
Димка кивнул.
А что ему еще оставалось?
У Моськи были тяжелые, набрякшие веки, глаза между которыми даже не виднелись, а так себе – темно мелькали, словно вдруг дырки какие-то открывались, и когда она вот так, мельком, взглядывала, Димку передергивало уже не от страха, а от отвращения. Удивительно, ну что в этой бабе такого отвратительного? Конечно, она не шибко молодая, далеко за сороковник, наверное: вон как щеки обвисли, под темными, мрачными глазами мешки, веки эти морщинистые... Ну и что, видел он дамочек не первой молодости, на которых не просто приятно посмотреть, но даже приятно представить их в своей постели. А эта...
В самом деле, у нее что-то собачье в лице есть. Правда что – моська. Нет, прозвище ей не слишком подходит, моська – собачка хоть и скандальная, но не злая, а это не женщина, это бульдог с тяжелыми, хваткими челюстями.
Вот только собаки лают, а Моська всегда говорит тихо-тихо, почти шепчет. Словно змея шипит.
А еще чудится, от нее смрад исходит какой-то, хотя пахнет хорошими духами. Слишком сладкие они, тяжелые, как будто металлические, но, чувствуется, дорогие. И все-таки к этому запаху словно что-то такое примешивается... ужасное, пугающее, омерзительное.