Час испытаний
Шрифт:
— Его здесь нет, — заглядывая в соседнюю небольшую комнату, сказал дель Сарто.
— Вы проявляете столько усердия, будто не мне, а вам нужен Кулагин, — усмехнулась Галка.
— Вы не ошиблись, он мне нужен.
— А вы, Марио, тоже интересуетесь моим супругом?
Гигант покраснел. За него ответил дель Сарто:
— При встрече, которая нам предстоит, должно присутствовать хотя бы одно незаинтересованное лицо.
— Вот как! — снова усмехнулась Галка. — Значит, я смогу говорить с мужем только при свидетелях?
— Вы правильно поняли меня.
— Что ж, тем хуже для вас! — зло крикнула Галка. В два прыжка она очутилась у лестницы и стремительно взбежала наверх. Пинком распахнув дверь комнаты, в которой жила последние
— Галя, ты?! Что за маскарад? Почему на тебе этот мундир?
— На, спрячь, — задыхающимся шепотом сказала она, передавая ему спичечный коробок с эстафетой, и, услышав на лестнице торопливые шаги, обняла Сергея.
— Молчи и слушай! — в самое ухо зашептала она: — Корабельный поселок, Лиманная, шесть, Петр Отрощенко. Скажешь, что ты от Гордеева, и передашь то, что я дала тебе. Запомнил?
В комнату вошли дель Сарто и Равера.
— Что вам угодно? — довольно неприветливо встретил их Кулагин.
— Мне угодно оградить вашу жену от серьезных неприятностей, — в тон ему ответил дель Сарто.
— Что случилось?
— Не будем играть в прятки, Сергей Павлович. Вы прекрасно знаете, что случилось. Час назад здесь были гестаповцы. Они разговаривали с вами. Не так ли?
Кулагин поморщился, словно от зубной боли. Он не ответил дель Сарто, но сказал Галке:
— Иди в спальню, переоденься.
— Она не должна снимать форму, — возразил дель Сарто. — Пока опасность не устранена, эта маскировка не помешает.
— Галя, выйди, — повторил Сергей. — Я хочу поговорить с синьором дель Сарто.
— Нет, — снова возразил итальянец. — Ваша жена останется здесь. Говорите в ее присутствии.
— Послушайте, — вскипел Кулагин, — не слишком ли много вы позволяете себе?!
— Сережа, не надо спорить, — вмешалась Галка. Она передала эстафету и теперь хотела поскорее уйти отсюда — развязать Сергею руки. А еще — если говорить откровенно — она боялась, как бы Сергей не подумал о причинах, побудивших дель Сарто принять столь деятельное участие в ее судьбе. — Синьор дель Сарто обещал укрыть меня в надежном месте. Он, по сути, уже спас меня, — скороговоркой продолжала она. — Мне грозит арест. Но теперь все в порядке. Обо мне не беспокойся. Мы скоро увидимся.
— Я сомневаюсь, что вы встретитесь еще раз, — остановил ее дель Сарто. — В ближайшее время это исключено совершенно. А впоследствии, думается, исчезнет необходимость такой встречи.
— Любопытно узнать — почему? — недобро прищурился Кулагин.
— Это долгий разговор.
— У меня есть время его выслушать.
Дель Сарто почему-то посмотрел на Галку и усмехнулся.
— Что ж, тем лучше. Может быть, сядем?
Галка присела на старый диван, стараясь не глядеть на Сергея. Она была уверена, что будут говорить о ней. Но разговор был о другом.
— Я был сегодня на спектакле в клубе моряков, — достав из кармана трубку и неторопливо набивая ее табаком, начал дель Сарто. — И если бы не одно событие, которое заставило меня срочно покинуть зал незадолго до финала, наш разговор произошел бы раньше. Кстати, думаю, вам, Сергей Павлович, будет интересно узнать, что этим событием была гибель недавно спущенной на воду немецкой крейсерской субмарины «Фатерланд». Предполагают диверсию.
— Поверьте, мне сейчас не до чужих бед, — сказал Кулагин.
— А вам, Галя?
Галка вздрогнула и ненавидяще посмотрела на дель Сарто. Ей казалось, что он издевается над нею, что весь этот разговор затеян с одной целью — унизить ее.
— Я очень рада, что это произошло, — вызывающе ответила она, решив про себя, что ей уж нечего терять.
— Но вместе с подлодкой погибло много людей.
— Сколько?
— Больше сорока человек.
— Жаль, что так мало!
— А вы жестоки. На лодке были не только немцы. Ее командир пригласил на ходовые испытания союзных офицеров. Только случай удержал меня сегодня на берегу.
— А чем вы лучше тех, кто был на этой лодке? — вдруг разозлилась Галка. — Вы такой же…
— Галя, прекрати! — перебил ее Кулагин.
— Это я виноват, — снисходительно усмехнулся дель Сарто. — Я уклонился от темы нашего разговора. Оставим пока «Фатерланд». С чего я начал? Ах, да — со спектакля. Должен вам сказать, Сергей Павлович, я был удивлен, услышав вас сегодня в «Паяцах». Возможно, я слишком строг. «Паяцы» — моя любимая опера, но, мне кажется, то, что вы сделали с Канио — просто кощунство. Вы выхолостили из этого образа основное — жизнь. Я уже не говорю об игре, но ваш голос был мертв.
— Надеюсь, вы пришли не за тем, чтобы сказать мне это?
— Как знать? — улыбнулся дель Сарто, выпуская изо рта густое облако дыма. — Может и за этим. Сегодня, слушая вас, я вспомнил лучшего Канио, какого мне довелось видеть и слышать. Говорят, что лучшие теноры мира рождаются в Италии. Но тот Канио, о котором я говорю, был русским. И пел он не в знаменитой Миланской опере, а на клубной сцене. Было это за несколько лет до войны. В ту пору я подвизался в СССР на поприще помощника итальянского военно-морского атташе. — Дель Сарто выбил пепел в чугунную пепельницу и снова набил табаком трубку. — Однажды мне случилось быть на торжественном вечере, посвященном годовщине революции. После официальной части был дан концерт силами самодеятельности Балтийского флота. Слушатели высшего военно-морского училища давали «Паяцев» на итальянском языке. Признаться, я вначале отнесся довольно скептически к постановке оперы непрофессиональными артистами. Но когда подняли занавес, я забыл, что на сцене любители, я оставил без внимания плохой итальянский язык солистов, я вообще забыл, что передо мною сцена. И виной тому был артист, исполнявший роль Канио. Он был необычен во всем — в игре, в гриме, в костюме. Это не был знакомый мне Канио в пышном шутовском наряде, над которым не один час потели театральные костюмеры, — провинциальный клоун в нехитром, видавшем виды костюме; скупо и грубо наложены краски на усталом немолодом лице; обожженные солнцем морщины проступали сквозь его грим. Нищий странствующий паяц. У него ничего нет, кроме последней, уходящей любви… И я понял: таким, только таким видел Леонкавалло своего Канио. — Дель Сарто слишком глубоко затянулся и поперхнулся дымом. Но это не смутило его, откашлявшись, он продолжал: — У того артиста был великолепный голос, и он в совершенстве владел им. К тому же он обладал едким чувством образа и свой голос целиком подчинял этому чувству. Когда он плакал, у людей в зале наворачивались слезы, а там сидели далеко не сентиментальные люди. Я был потрясен. Я не верил, что Канио играл любитель. Тогда сопровождавший меня русский морской офицер предложил пройти за кулисы и познакомиться с курсантом высшего военно-морского училища Виноградовым, исполнявшим партию Канио. К сожалению, знакомство не состоялось. Когда мы подходили к артистическим уборным, кто-то крикнул: «Главстаршину Виноградова — в ложу комфлота». Я только мельком увидел плечистого моряка, который пробежал мимо, меня, стирая с лица остатки грима. Но я успел заметить на рукаве его форменки красную рубку с перископом — эмблему, понятную подводникам всего мира. Я еще подумал тогда, что больше не услышу этого безусловно талантливого певца. «Он рожден для большой сцены, — сказал я себе. — Но ему суждено служить иному искусству».
Дель Сарто погасил трубку и спрятал ее в карман.
— Вы хороший рассказчик, — сказал Кулагин, вставая места, — но поймите, что мне и моей жене сейчас не до истории из сценической жизни. Честно говоря, я плохо слушал вас. Скажите откровенно, вы хотите помочь Галине?
— О Галине не беспокойтесь. Ей посчастливилось — он встретилась со мной. А вот вам, Сергей Павлович, не повезло как ни странно, по той же причине.
— Я вас не понимаю.
— Тогда мне придется вернуться к историям из сценической жизни. Хотите курить? — он достал из кармана и положил на стол пачку сигарет.