Час отправления (Сборник рассказов)
Шрифт:
И пиктограмм для этого недостаточно.
Слишком сложно для простого мальчишки. Так я всегда думал. Конечно, если ты родился в семье чиновника или банкира, то наверняка попадешь в закрытую школу. Папочка все для этого сделает. Наймет лучших репетиторов, заплатит кому надо. Нажмет правильные рычаги.
Горизонты.
И что же это за горизонты такие? В обществе, где нет голода и лишений, каждый получает гарантированный минимум. Однотипную зону комфорта. И не может нарушать некие социальные границы. Взять, например, орбитальные гостиницы.
Все хотят, но не все могут.
Я впервые задумался над тем, что жизненный путь имеет развилки.
Пиктограммы, если вдуматься, примитивны.
Эти значки карикатурно отражают наш мир, упрощают все до невозможности. Возьмем ложку с вилкой. Универсальный знак, обозначающий еду, кафе, рестораны и столовые. Любые места, связанные с питанием. Даже кухню в летнем лагере. Добавьте к этой пикче звездочки — получится наценочная категория. Чем больше звездочек, тем дороже заведение.
Все, что вам нужно знать о вселенной.
Ее стоимость.
Оснащаем ложку и вилку колесом. Получаем передвижную закусочную. Заменяем колесо телефонной трубкой — вот вам и доставка еды на дом. Меняем приборы на палочки для еды. Это китайский ресторан.
И так — за что ни возьмись.
Минус системы заключается в том, что вы не прочтете Шекспира, не освоите квантовую физику, не напишете гениальный роман.
Вы — никто.
Вас ничему не учат.
Стычка с Батоном не прошла для нас бесследно. Уже на следующий день начались репрессии. Первым к директору вызвали Никиту. Затем — меня. Разговор был тяжелым, он происходил в присутствии завуча. По совместительству — мамочки «пострадавшего».
Меня грозились исключить из школы. Поставить на учет. Отправить на общественные работы.
Я молчал.
Ты должен извиниться.
Вот чего от меня хотели. Публичного унижения. Батон будет победоносно смотреть на меня, пока я буду мямлить стандартную ересь. А ведь это он все начал. Это не мы с Никитой терроризируем класс и забираем чужие порции. Не мы зажимаем в подворотнях тех, кто слабее.
Несправедливость.
В детстве такие вещи остро ощущаются. Я отказался от извинений. В школу вызвали моих родителей. Пришла мама. О чем она говорила с классной и завучем, я до сих пор не знаю. Но дома я получил хорошую взбучку.
— Извиняться ты не станешь, — сказал отец. — Но к этому жиртресту больше не лезь. А то… сам понимаешь.
Я понимал.
У нашего государства есть много способов воздействия на людей с обостренным чувством справедливости. Советы профилактики, разнообразные учеты, принудительные лекции, «добровольная» общественная деятельность. Все — ради подавления личности.
Завуч — часть системы.
Сын завуча обладает иммунитетом. Заруби это себе на носу, сынок. Так сказал отец в тот вечер. Когда мама ушла спать.
Позже выяснилось, что Никита прошел через те же адские круги. В итоге нас отправили убирать территорию школы, затем перевели в распоряжение завхоза. Неделю мы что-то красили, таскали, разбирали и собирали.
Когда общественные работы закончились, я вздохнул с облегчением.
Все это время Батон посмеивался над нами. За спиной, разумеется. Открытых столкновений он теперь избегал.
Класс разделился на два лагеря.
Первый лагерь — мы с Никитой. Второй — все остальные.
Думаете, этим все закончилось? Ну, общественными работами, вызовами к директору и прочей официальной чепухой?
Нет.
Все только начиналось.
Как-то незаметно мы сдружились с Никитой. Стали держаться друг друга. Вместе возвращались домой из школы. На велосипедах, как и многие в то время. Ехали несколько кварталов, затем он поворачивал к частному сектору, а я пилил в свой микрорайон.
Я знал, что родители Никиты купили дом в нашем городе, но в гостях у них не был. Вроде бы, отец моего друга перевез семью из засекреченного наукограда. Это место даже на картах не существовало. Говорить о нем было нельзя.
— А почему переехали? — спросил я.
Мы углубились в лабиринт таунхаусов и разношерстных домишек, облепленных солнечными батареями. Здесь хватало типовых зданий, построенных в кредит. Такие дома очень дешевые, их печатают на принтере и отделывают «бюджетными» материалами. Издалека они смахивают на спичечные коробки, положенные плашмя.
Но были и другие дома.
Такие, как у моего друга. Функциональные, под завязку набитые умными вещами, предугадывающими любое желание хозяина. Дома с солнечной черепицей от Илона Маска. Дома с замкнутыми циклами переработки, собственными гидропонными оранжереями, ветряками и датчиками движения. Ты раздеваешься в прихожей, а дверь шкафа-купе открывается сама по себе. Если темно — вспыхивает свет. Хочешь спать — активируется кофе-машина.
Когда я впервые попал к Никите, то был поражен этими вещами до глубины души. Вы можете жить в цивилизованном мире, но из-за низких уровней допуска не видеть всей картины прогресса. Ваша кредитная линия — вот что играет ключевую роль. И эту линию не пробить пиктограммами.
Я бродил по дому своего школьного друга, а пространство жило собственной жизнью. Тихо шелестел кондиционер, под ногами ползал робот-уборщик, смахивающий на хоккейную шайбу. Мутировавшую хоккейную шайбу.
— Я живу наверху, — сказал Никита.
Мы поднялись по узкой деревянной лестнице и оказались на огороженной галерее. В дальнем углу виднелось круглое окно, под которым валялось кресло-мешок.
Слева — дверь.
Мы вошли, и я увидел ее.
Библиотеку Никиты.