Час пробил
Шрифт:
— Переведите, как получится. В любом деле главное — суть, а не форма. Согласны?
Капитан кивнул. Здравомыслящие капитаны редко не соглашаются с полковниками.
— Я слушаю, слушаю. — Полковника охватило нетерпение.
Капитан глубоко вздохнул п начал, делая большие паузы между словами:
Редких счастливцев удел.
Приняв человеческий образ.
Выплыли вверх наконец.
Но опыт не впрок… Все люди
В беадну вновь погрузятся.
Оба молчали. Полковник не выдержал первым:
— Веет
— Видите ли, сэр, — ответил капитан, с явным облегчением расставаясь с ролью толмача, — согласно буддип-скому учению, нелегко стать человеком. Цепь перевоплощений очень длинна. Шанс стать человеком выпадает не часто.
— Выходит, капитан, мы уже использовали наш шанс, и. как нам намекают, не лучшим образом?
— Выходит, сэр. Они считают, что только человек может достичь нирваны. Низшим существам это не дано.
Полковник встал, подвинул вазу, устало заметил:
— Жаль, капитан, узнать от вас. что я низшее существо: не могу припомнить, чтобы мне приходилось достигать нирваны. Не могу. — Он потянул ярко-желтый цветок за стебель. — Есть вещи, которые мне никогда не понять. Что значит нирвана? Вот цветы — красивые! И это очевидно. Даже в стихах, — он кивнул на стену. — мне кое-что понятно. Например, что опыт не впрок. Это справедливо: сколько ни учи человека — Исе впустую. Или про то, что люди все в бездну вновь погрузятся. Тут я согласен. — Он охватил руками шапку цветов и. ни к кому не обращаясь, повторил: — В бездну погрузятся, в бездну…
Сейчас полковник даже не подозревал, что с окончанием операции «Айсберг* он стал участником другой операции, самым подходящим названием для которой было именно «Бездна*.
Они вышли во двор. Полковник задрал голову вверх, грубая покрасневшая кожа кадыка натянулась.
— Не понимаю, как можно делать водосточные трубы из бамбука пли карнизы, не говоря уж о крышах.
Капитан размышлял, нужно ли отвечать плп лучше промолчать. Он не принадлежал к числу людей, называвших молчание золотом. Наоборот, был уверен, что молчание настраивает людей друг против друга, а даже легкая болтовня способна разрядить любое напряжение.
— Бамбук, сэр. — чу до-грава. Чудо! — затараторил капитан. — Бамбук — целая культура, я бы сказал, бамбуковая культура. В Киото из бамбука делают все: флейты, лукп и стрелы, курительные трубки, кресла, цветочные киоски, садовые ограды, предметы для чайной церемонии… Одним словом. все на свете, сэр. Один ученый зафиксировал мировой рекорд близ Киото: стебель мадаке — наиболее распространенный в Японии бамбук — вырос за сутки на тридцать сантиметров. Представляете, сэр?
Полковник с изумлением смотрел на капитана, потом сказал:
— Вы это серьезно?
— Конечно, сэр! Совершенно серьезно. Тридцать сантиметров
— Я не про сантиметры, — с иронией заметил полковник, — я вообще о той чепухе, что вы несете.
Капитан сжался от незаслуженной обиды. Полковник смотрел на него уже без всякого почтения, почти брезгливо и думал: «Некоторые люди, изучая язык другого народа, проникаются его мироощущением. Потом с ними просто невозможно иметь дело. Просто невозможно».
— Извините, сэр. Бамбук здесь ни при чем, — сдавленным голосом сказал капитан. — Наверное, мы не поняли друг друга.
— Наверное, капитан. Вы свободны. — Полковник резко повернулся и, низко наклонившись, прошел под изящным бамбуковым карнизом.
Черт возьми, он буквально рассвирепел! И не понимал почему. Зато знал, что лучшим способом справиться с охватившим его злобным возбуждением была работа. Он вызвал подчиненных и долго невразумительно втолковывал им, какие ему необходимы личные дела пилотов, стрелков-радистов и врачей. По десять дел на каждую особь, как выразился один майор, которого в части никто терпеть не мог, и мирились только потому, что он обладал удивительным качеством — умел хорошо работать. В любое время суток, в любых условиях, будто состояние под названием «скверное настроение» было ему вовсе не знакомо. '
К концу дня на столе полковника лежали личные дела десяти пилотов, десяти стрелков-радистов и десяти врачей. Когда сержант торжественно внес аванс на огромном бамбуковом блюде, полковник как бы вскользь спросил:
— Блюда тоже из бамбука?
— Не понял, сэр! — Сержант вытянулся в струнку. Он расстроился, потому что знал: его благополучие целиком зависит от умения понимать начальство, а тут он не понял. — Что-то не так?
Полковник отправил в рот кусок ананаса, облизнул губы.
— Все так! Все. Свободен. — Он с тоской посмотрел вслед сержанту. — Сколько тебе лет?
— Двадцать, сэр, — застыл тот.
— Двадцать. А мне сорок.
Сержант стоял на пороге, высокий, светловолосый, не обремененный никакими заботами, кроме одной: выжить и вернуться домой. Впрочем, и об этом он не думал, считая,
что чем меньше думать о смерти, тем меньше шансов встретиться с ней.
— Знаешь, у нас в Штатах есть королевский дворец?
— В штатах? Королевский дворец? Не знаю, сэр.
Полковник впервые за день широко улыбнулся. Есть люди, один вид которых приносит мгновенное облегчение. Сержант был именно таким человеком.
— Есть. На Гавайях. Запомни, малыш. А можешь и не запоминать. Ничего не потеряешь. Мне сорок лет: я удивляюсь, сколько всякой ерунды у каждого из нас в голове, и зачем, спрашивается? У меня — королевский дворец, у капитана Мардена какой-то бамбук, а у тебя в голове, наверное, одни девки. И знаешь, чем я больше живу, тем больше начинаю понимать, что, пожалуй, это самое стоящее дело.