Час Самайна
Шрифт:
— Как немцы, не притесняют? — Я старалась сама задавать вопросы, чтобы хозяйка не вздумала расспрашивать об Одессе.
— Немцы? Нет. Хоть какой-то порядок установился после всего этого кошмара. Конечно, неприятно, что германские сапоги топчут нашу землю, но… Я думаю и надеюсь, что это временно. Официальная власть у генерала… гетмана Скоропадского, которого избрали на Хлеборобском конгрессе. На вид он очень представительный и важный. По крайней мере, лучше этих выскочек — Голубовича, Ткаченко и прочих. Винниченко, конечно, не в счет. Очень умный политик, профессор, глава Украинского Национального Союза… Скоропадский снова ввел Винниченко в правительство. Это хороший знак.
— Так чего вы боитесь, Ольга Илларионовна?
— Вы не представляете, что здесь было, когда город взяли большевики под командованием Муравьева… Они учинили страшную расправу над офицерами, которых было много в городе. Их легко узнавали по обмундированию. Кого убивали на месте, а многих согнали в Царский парк и там расстреляли. Счет шел на тысячи. Но не только офицеры пострадали. Погибло много патриотически настроенных молодых людей. Они пали жертвой романтических, националистических настроений, в результате которых обрили головы, оставив «чубы» и «оселедцы», следы которых не так легко было уничтожить. На коже оставались светлые пятна, по которым большевики легко узнавали «гайдамаков». Проводили повальные обыски и, если находили бумаги о службе в воинских частях Центральной Рады, расстреливали на месте. Расскажите, Мира, а как в Одессе?
— Ничего хорошего. Все то же, что и здесь. Благодарю за чай, Ольга Илларионовна. Если не возражаете, я хотела бы прилечь — очень устала с дороги.
— Конечно, Мирочка! Можно мне вас так называть?
— Как вам будет угодно.
— Идемте, я вас провожу в комнату. Ночью пока еще не очень холодно, поэтому не топим. Я положила прекрасное пуховое одеяло. Вам будет очень тепло.
Город оказался большим, впечатляющим, зеленым, хотя уже стояла поздняя осень, и каким-то напуганным. Магазины и лавки работали, на прилавках много такого, о чем в Питере можно только мечтать. Чтобы познакомиться с городом, пошла пешком. Скоро Большая Васильковская перешла в Крещатик. Было воскресенье, на улицах довольно людно.
Большие, красивые дома стояли по обе стороны улицы, множество деревьев охраняли-обрамляли мостовую, по которой двигались конки, экипажи, автомобили. Не верилось, что этому городу пришлось многое пережить.
Прошли несколько гайдамаков, опереточно одетых в широкие шаровары, серые жупаны, шапки со шлыками, с кривыми саблями на боку. Рассмотрев их лица, я поняла, что опереткой здесь не пахнет и лучше не попадаться им на пути. Прошла мимо наглухо закрытого здания цирка, а здание городской думы сразу узнала по острому шпилю. В самом конце Крещатика вышла на площадь, как оказалось, называвшуюся Европейской. Здесь начинались центральные парки — Купеческий, Царский, Шато де Флер. С удивлением увидела публику, направляющуюся туда. Целый день гуляла, знакомилась с городом, побывала на Владимирской горке, откуда открывался замечательный вид на Днепр, прокатилась на трамвае, двигающемся на гору и с горы по рельсам и канату и носящем необычное название «фуникулер».
Вечером у Ольги Илларионовны меня ждал сюрприз — Яша. Выпили с хозяйкой чаю с вишневым вареньем. Яша так самозабвенно и с юмором рассказывал о своей работе в земледельческом комитете, что я даже поверила, что здесь он только этим и занимается. Потом уединились в его комнатке.
— Как тебе здесь, привыкаешь? — улыбаясь, спросил он, когда я, повисев немного на его шее, дала ему передохнуть.
— Я сегодня увидела кусочек города! Он прекрасен, и главное — в нем находишься ты! Объясни, зачем весь этот маскарад: сестра из Одессы, Мира? Я там сроду не бывала. Хозяйка расспрашивает, а я не знаю, что отвечать.
— Так надо. Идет война…
— Какая война? Ведь с немцами мир.
— Он будет недолго продолжаться. В Германии неспокойно, там назревает революция.
— Так, значит, все, что ты рассказывал за столом…
— Плод моей фантазии. Ты знаешь, что я здесь не для этого. У меня очень важная миссия, и я ее выполню.
— А если немцы тебя поймают?
— Я верю в судьбу. Кроме того, у меня есть амулет, его здесь называют «оберег».
— Какой амулет?
— Потом расскажу и покажу. Главное, Женя, будь осторожна. Если после обеда будешь прогуливаться по Крещатику, то ни в коем случае не с правой стороны.
— Почему?
— Потому что там без спутника ходят только проститутки!
— Ты смеешься надо мной?
— Я забочусь о тебе, поэтому и предупреждаю.
— Ты хочешь сказать, что…
— Сейчас поведу тебя ужинать, так как одним чаем с вареньем, даже если оно вишневое, сыт не будешь.
— Ты своими шутками все время уводишь меня в сторону. Скажи, у тебя очень важное задание?
— Очень и очень, важнее не бывает. Но… на голодный желудок невыполнимое. Да, еще. Завтра переедешь на другую квартиру — я тебе уже подыскал. Видеться будем, когда у меня будет время, а его у меня…
— Никогда не будет!
— Но я его найду… И запомни: ни с кем не откровенничай, никому не говори, что ты из Питера, ни с кем не сближайся, в разговоре не молчи. Говори, много говори, но ничего конкретного. На прямые вопросы не отвечай, увиливай, политические симпатии и антипатии вслух не высказывай. Да, сейчас у меня другое имя — Антон Вишневский. А теперь поехали. Мы должны как следует отметить твой приезд!
— Не возражаю, Антон Вишневский!