Чаша бурь
Шрифт:
— Мой советчик, помощник. Моя память. Память логическая. Гранат помнит все. Но память эмоциональную доверять ему… — она опять помолчала, — доверять ему не надо… Правда, когда я работаю, это бывает необходимо всегда верить ему.
— Вы устаете? — спросил я.
— Бывает, — ответила женщина. — Иногда устаешь и хочется забыть… все забыть.
У нее было строгое, грустное выражение лица, а простая прическа (вовсе не такая, какую я видел однажды) наводила на мысль, что ей частенько приходится кому-то подражать.
— Возможны ли контакты? — Вопрос мой был недвусмысленным.
— Только во сне, — ответила она тихо и печально улыбнулась. —
— Значит, работать нелегко… — подытожил я, невольно вспомнив сестру, но стараясь не выдать себя: ведь я, по существу, не знал еще, с кем мне довелось встретиться…
Она молча кивнула.
— И у вас бывают недоразумения… ошибки… — Я осторожно намекал на камеру хранения, которая путала правое и левое.
— Да, бывают, — согласилась она. — И очень часто, к сожалению. Меня уже предупредили, что нужно быть внимательнее.
— Кто предупредил?
— Не знаю. Просто сказали. Узнать предупредившего я могла бы по зеленому гранату. Такому, как у меня. Разве что крупнее и ярче…
— Значит, это женщина?
— Женщина. Только… как это сказать… выше рангом. И гранат у нее не простой.
— Понимаю. Только и ваш гранат не так уж прост.
— О нет! У меня не такой…
— И она здесь?.. Та, другая?
— Выходит, здесь.
— Только для того, чтобы проверить вашу работу?
— Да. Впрочем, я уже наделала ошибок, и предостаточно. Вы тоже будьте готовы… Однажды на рассвете постучат в окно. Сначала тихо, потом сильнее. Три раза и еще семь раз. Вам захочется открыть окно, но вы не подходите и не открывайте. Знайте: это прилетела металлическая муха разрядить вашу память, освободить вас от воспоминаний. Муха будет жужжать; звук этот почти неуловим, но он застигнет вас врасплох и подчинит себе. Подойдете к окну — забудется сон: и жемчужный шар, и старый фрегат под парусами, и дельфийская скульптура. И все остальное… Вот вам иголка. Воткните ее в оконный переплет. Иголка эта не простая. Муха ее боится. Ведь тысячи прозрачнокрылых сородичей ее кончают жизнь тем, что пополняют собой коллекции. Это неизбежно: нет вечных двигателей, бессмертных существ и бесконечных историй. Живая муха или электрическая — конец один: на иголке в коллекции или в запаснике кибернетического фонда, где собраны удивительнейшие экспонаты всех времен. Защититесь иголкой — и она будет служить антенной, от которой мухе не поздоровится.
И я с радостью потянулся за иголкой, но она отвела мою руку и сказала: «Лучше мне самой…»
Снова полет. Стремительный, бесшумный, почти невидимый со стороны. Потом мерцание зеленого луча в глубине.
И я увидел подводные сады, забытые причалы, затонувшие каравеллы и галеры, покоящиеся в подводных долинах и расселинах, светящиеся глаза обитателей придонного слоя, тени кальмаров-гигантов, скользящих в глубине. Увидел коралловые рифы в аквамариновом пространстве вод, полосатых и пятнистых пестрых рыб, похожих на бабочек, и птиц, морских змей и скелеты вымерших ящеров в доисторических пластах. Она показала мне развалины опустившегося на дно древнеиндийского города Каверипаттинама, откуда суда династии Чолов отправлялись в заморские страны. Я побывал у пирсов Ольвии. У Багамских островов, где покоится легендарная «Пинта» — третья каравелла экспедиции Колумба. У канадского острова Фанди, где рыбаки подвешивают сети на берегу на высоких шестах, как будто собираются ловить птиц. После самого высокого в мире прилива — восемнадцать метров — можно собирать улов.
…Когда мы приблизились к знакомому берегу, я услышал странные стихи. Женский голос звучал протяжно, изысканно-медлительно. Но я не узнавал его. Незнакомка исчезла из моего сна. Казалось, поет ветер. Или море.
Пусть жабры и клыки процедят воду, И пусть вернется вновь вода И складки гор умножит, Как морщины множит горе, Бессмертны мы. Сегодня и всегда Свет глаз твоих над этим морем.НЕПОТЕРЯННЫЙ ДЕНЬ
Утро. Неяркий свет в окне. Но уже десятый час. Под окном много зелени, и листва заслоняет солнце. Вскакиваю с постели, умываюсь, вспоминаю, что в десять мы должны быть с Женей в Адлере, чтобы лететь в Красную Поляну. Ведь я почти опоздал! Скатываюсь по ступенькам. Бегу к стоянке автобуса, где мы условились встретиться… Жени нет. Ну, положим десять минут она могла бы и подождать. А небо! Так ясно, что видна труба теплохода над сферическим изгибом морской дали.
В кафе на центральной аллее глотаю сливки и творог; бреду на пляж. Заглядываю в камеру хранения. Ее нет. Ну и сон мне приснился…
Под бетонным волнорезом мелкие черноморские крабы вылезли погреться на солнышке. Кидаю с досады камни в воду, целюсь в высоко торчащий над водой валун: два попадания из десяти, результат неважный. На пляже пустынно, как всегда в середине октября. Тишь. Галька красная, теплая… И шуршит. Оборачиваюсь: Женя.
— Здравствуй, Женя! Я тебя ждал, но не дождался.
— Здравствуй. Ты меня не ждал.
— Ошибаешься. Полчаса охотился за тобой на автобусной стоянке. В Красную Поляну мы опоздали.
— По твоей вине.
— Но тебя же не было в десять!
— Была. В тот день, когда мы договорились. То есть вчера.
— Что это значит?
— Это значит, что мы с тобой должны были лететь туда двенадцатого октября.
— Женя!.. Мы же договорились: сегодня с утра…
— Но сегодня уже тринадцатое.
— Да? Шутить изволите?
— Проверь, — пожала она плечами так непринужденно, что я действительно пошел за соседний волнорез, где как раз оказались двое тех самых ребят.
Вдвоем они убедили меня, что сегодня тринадцатое октября.
— Сдаешься? — спрашивает Женя.
Я молчу, вспоминаю странный сон, пытаюсь найти какое-то подобие объяснения. Сутки, выходит, пропали, или, быть может, это вовсе не сон? Да нет! Что это со мной в самом деле? Легче допустить, что я проспал до сегодняшнего утра, ведь спать хотел по-настоящему… Это хоть похоже на правду в отличие от варианта с путешествием в Средиземное море, Атлантику, Индийский океан, на морское и океанское дно на жемчужном шаре в сопровождении очаровательной инопланетянки.