Чаша цикуты. Сократ
Шрифт:
Толмид склонился над миской с бобами и замолчал.
— Ты зря обидел юношу, — упрекнул Сократа Софокл. — Юность тем и прекрасна, что ни в чём не знает меры.
— Не сердись, — попросил Толмида Сократ. — Ты прекрасно дрался, я это видел. Я просто хотел напомнить тебе, что и мой меч потрудился на славу.
— Да, конечно, — улыбнулся Толмид и принялся с прежним жаром рассказывать о том, как дрался с фиванцами Сократ.
— Что ж ты и теперь не остановишь Толмида? — спросил Сократа Софокл.
— Не могу, — рассмеялся Сократ. — Пока на моём счету не окажется столько же фиванцев, как и на счету Толмида, я не смогу остановить его.
— Жаль, что мне не довелось поучаствовать в сражении, — с искренней завистью к Толмиду и Сократу сказал Хромой. — Если б я был там, вам бы не досталось ни одного фиванца.
— Какие хвастуны! — возмутился Софокл. — Ужасные хвастуны! Давайте-ка лучше поговорим о том, как нам поскорее выбраться из города. Чует моя душа, что этим сражением всё не кончилось. Фивы не смирятся со столь позорным поражением. Нужно немедленно уезжать.
В тот день покинуть Платею им не удалось: сначала из-за того, что власти города решили никого не выпускать за городские стены, кроме разведчиков и вестника, посланного в Афины с сообщением о нападении фиванцев, а к полудню стало известно, что новый отряд фиванцев, перейдя разлившуюся от дождей реку Асоп, вторгся во владения Платеи, захватывая граждан, находившихся в своих загородных имениях, и работавших на полях рабов. Ясно, что фиванцы с радостью взяли бы в плен и афинян, попадись они им в руки, поэтому Сократ и Софокл решили, что останутся в Платее до изгнания фиванцев.
События между тем разворачивались следующим образом, о чём городской глашатай регулярно сообщал платейцам, собравшимся на площади: едва разведчики обнаружили на асопской переправе новый отряд фиванцев и прислали об этом донесение, как городские власти тотчас отправили к фиванцам депутацию с требованием немедленно покинуть владения Платеи, освободив всех её граждан и рабов, захваченных в имениях и на полях. В противном случае, объявила фиванцам платейская депутация, платейцы умертвят всех заложников числом в сто восемьдесят человек, которых они захватили минувшей ночью. Фиванцы в свою очередь отправили в Платею депутацию, поручив ей воочию убедиться в том, что их передовой отряд частью уничтожен, а частью взят в плен. Платейцы встретили фиванскую депутацию криками праведного гнева: ведь Фивы попытались захватить Платею в мирное время, внезапно, без объявления войны, как варвары, совершив тем самым ужасное нечестье. Фиванцы быстро убедились в том, что их передовой отряд действительно разгромлен, дали обещание платейцам немедленно покинуть их землю и освободить из плена их сограждан и под улюлюканье толпы покинули город. Вскоре разведка донесла, что главные силы фиванцев переправились обратно через Асоп, отпустив всех пленников. Платейцы открыли все городские ворота и до вечера приняли всех своих сограждан, находившихся до этого вне города. Ночью же умертвили фиванских заложников...
— Зачем? — схватился за голову Софокл, — Зачем они это сделали? Фиванцы ушли, и, значит, заложников следовало пощадить!
— Пожалуй, — согласился Сократ, но обсуждать случившееся отказывался, так как считал, что поступок платейцев могут обсуждать только боги.
— Почему только боги? — набросился на Сократа Софокл.
— Потому что поступок платейцев ужасен. Его не выдержит никакая чаша человеческих весов. Он за пределами наших суждений, — ответил Сократ.
— А для богов он подходит? — не мог уняться Софокл.
— Несомненно. То, что нам кажется ужасным, может оказаться вполне приемлемым для богов, тяжёлое — лёгким, гигантское — ничтожным. Пусть о том, что выходит за пределы человеческих законов, судят боги. Подозреваю, что такие события и происходят по воле богов... Собираться! — закричал он на Толмида. — Что ты здесь возишься?! Иди запрягай лошадей!
Они выехали из Платеи через южные ворота, намереваясь добраться до Дельф в обход Фив, по прибрежным дорогам.
XIV
Вестовой Перикла Антикл известил всех стратегов о том, что Перикл созывает их на тайное совещание в Одеон, которое состоится с наступлением темноты. В том, что совещание предполагалось провести тайно, для стратегов не было ничего необычного. Тайные совещания стратегов проводились и раньше. На них обсуждалось, как правило, лишь то, что не могло стать достоянием гласности: вопросы войны и оснащения армии. Предполагалось, что сведения об оснащении армии и начале объявления войны следует до поры до времени хранить в тайне, чтобы они не стали достоянием врагов. Срок «до поры до времени» был вполне определённым: до народного собрания, на котором объявлялась война и принималось решение об оснащении армии, предложенное заранее (тайно) и заранее обдуманное стратегами.
Как всегда, были приняты меры предосторожности — удалены из Одеона все люди, которые по долгу службы или работы находились в нём, а вокруг Одеона выставлена вооружённая охрана стратегов.
Стратеги устроились на нижней скамье театрона и слушали Перикла, который расхаживал перед ними по орхестре [94] . Перикл начал свою речь с того, о чём уже знали все Афины, — с вести о нападении фиванцев на Платею.
— Необходимо наше быстрое решение, — сказал Перикл, — которое, надеюсь, поддержит экклесия: надо отправить в Платею отряд, способный противостоять силам фиванцев. Он удержит от действий также тех платейцев, которые, соблазнённые посулами фиванцев, пожелали бы отделиться от Афин.
94
Орхестра — в древнегреческом театре круглая площадка, на которой выступал хор античной трагедии и комедии.
Стратеги без обсуждения согласились с Периклом.
— Благодарю вас, — сказал Перикл. — Теперь о главном. Должны ли мы считать, что Нападением Фив на Платею, союзную нам, Пелопоннес, в чей союз входят Фивы, начал войну против нас?
Большинство стратегов, как и предполагал Перикл, склонились к тому, что нападение Фив на Платею — это начало войны Пелопоннеса против Афин и что, следовательно, надо открыто приступить к оснащению флота и сухопутных войск для предстоящих битв с главными силами врага.
— И довольно принимать пелопоннесских послов, — предложил Формион, сын Асопия. — Они лишь мутят народ, предъявляя нам свои нелепые требования, да выведывают то, о чём им знать не надо.
— Я готов согласиться с мнением Формиона, — сказал Перикл.
Согласились с ним и другие стратеги. Гагнон, сын Никия, лишь добавил, что следует усилить пограничные отряды с Мегаридой и Беотией.
— После нападения Фив на Платею, — продолжил Перикл, — я уже более не сомневаюсь в том, что Пелопоннес нападёт на Афины. И я согласен с вами в том, что надо начать открытую подготовку к войне. Эта подготовка, на мой взгляд, должна заключаться в следующем: всё имущество афинян, находящееся в имениях и на полях, необходимо ввезти в город; и сами афиняне, живущие за пределами города, должны укрыться за крепостными степами при первой же опасности столкновения с врагом. Это первое. Второе: мы должны утвердить в умах людей мысль о том, что мы не пойдём на Пелопоннес, не станем захватывать его земли, а ограничимся лишь обороной. Конечно, флот наш должен быть в полной боевой готовности — это наша главная военная мощь. При вторжении пелопоннесцев в наши пределы мы с помощью флота разрушим их прибрежные города. И последнее: мы обязаны крепко держать в руках наших союзников и регулярно взимать с них дань, чтобы казна Афин не оскудела. Рассудительность, предусмотрительность и полная казна — вот три надёжных основания нашего будущего военного успеха. Все афиняне должны неустанно повторять эти три слова: рассудительность, предусмотрительность и полная казна.