Чаша гладиатора(без ил.)

Кассиль Лев Абрамович

— Вот повертался-таки назад к вам, люди.

— Ну, здорово, Артем.

— Здоров, Богдан. Вот…

— Оба сделали разом короткое движение друг к другу, словно собирались обняться по старинке, но, невольно взглянув на продолжавшую сидеть Галину Петровну, остановились.

С минуту длилось молчание. Незабудный покусывал ус, ставший сейчас совсем белым на фоне налившегося кровью лица. Богдан Анисимович вынул коробок с куревом и никак, никак не мог открыть.

— Богдан… — Галина Петровна встала и подошла

к нему. — Богдан, он Гришину могилу нашел… Он Гришу нашего живого встречал. У катов тех отбил, на себе домой принес и не знал даже кого… Вот, читай.

Богдан Анисимович осторожно взял у нее из рук сперва записку Григория Тулубея, потом протянутую ему фотографию. Он вглядывался то в строчки записки, то в снимок. Снял очки, уронил голову и хотел было отвернуться, да не успел. Негромко стукнула тяжелая отцовская слеза в помятый листок. Осторожно свел ее пальцем с бумаги Богдан Анисимович, а Галина Петровна вдруг припала виском к его плечу. Он взял ее осторожно за плечи и усадил на диван. Потом вернулся к стоявшему посреди комнаты Артему, схватил его за локоть, стиснул сильно, зажмурился, помотал головой, справляясь с волнением:

— Вот как оно получилось, Артем… Гришу встречал, значит? Вот они, как начала да концы-то схватываются. — Он добавил, словно бы извиняясь: — Что в живых нет, то, конечно, давно ясно было. Так ведь умом ведаешь, а вот за сердцем где-то нет-нет да и шевельнется: «А что, если где живой?..» Ну теперь уж ты как похоронную нам принес.

— Ведь я, Богдан, и в мыслях не имел тогда, что это твой сын. Одно понял: земляк. Стал след искать, вот и обнаружил. А сейчас подошел к школе, глянул на бюст, и меня как громом стукнуло — вижу, он самый. Богри-тули он там, в Италии, прозывался. По имени по отчеству.

— Богритули, говоришь? — словно прислушиваясь, произнес Богдан Анисимович. — Ну, расскажешь когда все по порядку… — Он уже сумел совсем справиться с собой. — А сейчас садись, гулена. На, сверни. — Он протянул ему коробочку с табаком и курительную бумагу.

Артем отрицательно покачал головой. — Может, отвык от нашего, к заграничным сигаретам пристрастился?

— Нет, вообще не балуюсь. Всю жизнь… — ответил Артем. — Режим.

— Так и не заимел привычки? Силен! Ну, а я подымлю, если не возражаешь.

— Дыми, пожалуйста, себе на удовольствие, сделай милость, — сказал Артем Иванович.

Богдан Анисимович долго свертывал цигарку, просыпая табак. Наконец управился и вставил в зубы, крепко прикусив. И Артем заметил неживой, металлический блеск его зубов.

— Ну, а как, ревматизм тебя оставил? — спросил Не-забудный.

— Да прошел было, а после снова я его схватил в сыром месте на холоду… Ну, а ты как, небога, скачешь?

— Пока землю топчу.

— Далеко ты ее обтоптал?

— Да, можно считать, всю кругом.

— Ну, и как там жизнь?

—

Всяко. Где худо, где еще поплоше, если народ брать в целом. А так люди везде люди. Ладят житьишко кто как сумеет. Один за работой света не видит, а некоторые без работы мыкаются. Кое-как перебиваются. Чаще ведь так выходит. Но надежду все имеют, что и у них за окошком посветлеет. И пуще всего войны опасаются. Этого, я тебе скажу, хуже черта боятся. Все натерпелись.

— Значит, все-таки походил, побродил, поглядел, а к дому-таки потянуло? Эх, бродяга ты, бродяга, гулена старый!

Наталья Жозефовна стала хлопотать, собирая на стол.

Богдан тихонько сказал Незабудному:

— Тут у нас сегодня дело не сробится. Не до нас Галине Петровне. Слушай, давай-ка сходим к старикам, в бывшую Подкукуевку. Помнишь место такое? Хаживали мы туда с тобой… Там сейчас Дворец шахтера у нас. В буфет заскочим? Правда, ты, должно быть, теперь крепкого не принимаешь?

— В прежнее время, конечно, ни-ни. А уж сейчас-то не беды!.. Чего там соблюдать!.. Режима не держу, допускаю себе но малости. — Ну, давай по малости. Ты как устроился-то в общем? Где стал?

Незабудный рассказал, что пока он в общежитии для приезжих, где ему, спасибо, уважили, предоставили комнатку. Рассказал, что был в исполкоме, но ничего толком не добился.

— У тебя там, между прочим, типы сидят, — сказал Богдан Анисимович жене. — Я уже давно приглядываюсь, когда ты их оттуда выставишь… Вы, кстати, поторапливайтесь со сносом-то и школу новую форсируйте, а то смотри — зальем. Паводок ожидается высокий, весна ранняя. Заполним водохранилище до проектной отметки в два счета. Вода вас ждать не станет.

Ходуном заходила лестница под множеством веселых ног. И в комнате появилась забежавшая домой переодеться Ксана. А за ней Пьер. На их голоса вышел из соседней комнаты, куда он был отведен Натальей Жозе-фовной, Сеня.

Галина Петровна взяла внучку за остренькие плечи. Обхватила их ладонями, словно хотела своими руками укрыть ее от горькой вести. Подвела к Незабудному:

— Вот, Ксаночка, познакомься. Человек из далеких стран воротился… Ой, Ксаночка! Он там в военное время папу твоего видел. Спасти хотел…

Большие, широко и чуть в наклон поставленные глаза девочки зажглись тревожной надеждой. Давно уже потухшая надежда вдруг на мгновение вспыхнула снова. Но бабушка продолжала:

— Погиб твой папа… Героем был!.. По всей Италии слава и память о нем.

И девочка разом сгасла, словно свечка, которую резко задули. Она переводила взор с заплаканного лица бабушки туда, вверх, откуда на нее смотрел невиданного роста человек. И не могла еще понять, не могла поверить…

— Иди… иди себе, — сказала Галина Петровна. — Ведь вам к Миле сегодня. Собирайся. Ксана все стояла.