Чаша и Крест
Шрифт:
Ланграль сидел в своей маленькой комнатке под самой крышей, полностью одетый и готовый к выходу. На столе перед ним лежала шпага, сапожный кинжал и два пистолета. Но он не торопился выходить, хотя часы уже пробили девять, и в общем ему было пора на ночное дежурство в особняк Тревиса. Он долго смотрел на танцующее пламя свечи, оплывающей в медной плошке, и лицо его было мрачным. Вот уже пять лет как он в Круахане, как постарался забыть свое прошлое, как все свои силы и ум употребил на служение своему покровителю и другу, и вроде как ему удалось создать внутри себя абсолютное холодное спокойствие, которое не прерывалось ни на минуту, даже когда ему приходилось рисковать своей жизнью. Это спокойствие досталось ему дорогой ценой, и его очень тревожило то, что оно начало
"Где же все-таки я ее видел?" — пробормотал Ланграль сквозь зубы.
Чтобы отвлечься, он уделил особое внимание своей экипировке — особенно тщательно затянул перевязь, вместо одного кинжала взял два — один засунул за голенище сапога, а второй в рукав. Но все это время перед глазами продолжали маячить медные кудрявые волосы, спускающиеся ниже плеч.
Он был готов признать, что такие лица редко встречались в Круахане последнее время. Это лицо не принадлежало ни продажной красотке, ни светской львице. В ее выражении был вызов и какая-то бесшабашность, но вместе с тем полная открытость — удивительная вещь в Круахане, где женщины чаще всего прятали глаза, кто от страха, кто из хитрости. Она меньше всего была похожа на шпионку Моргана… и скорее всего, именно поэтому ею и была. Его светлость любит сюрпризы и контрасты.
Ланграль тряхнул головой, словно надеясь таким образом выбросить оттуда медные волосы и меняющиеся серые глаза, еще раз оглянулся на Берси, спящего безмятежным сном, дунул на свечу и прикрыл за собой дверь. Он не хотел слишком рано приходить к Тревису, когда особняк еще полон народу, но он знал, что герцог будет его ждать. Вернее, не столько его, сколько письма, зашитого в его перчатке.
Идти до особняка Тревиса было не больше получаса, и то если особенно не торопиться. Ланграль шагал уверенно, держа руку на эфесе. Несколько раз из переулков навстречу ему выглядывали быстрые тени и сразу же прятались обратно, оценив грозный вид молодого дворянина и серьезный арсенал, поблескивающий у него на поясе. Один раз на соседней улице громко протопал патруль. Ланграль замедлил шаги — сегодня он не слишком хотел с ним встречаться. Но цоканье подков быстро удалилось, и он двинулся дальше. Перейдя горбатый мост через канал, он вступил в лабиринт совсем узких улочек, которые должны были скоро вывести его к центральной площади у собора, а там по бульвару — не более пятидесят шагов до дома Тревиса.
Но он ошибся в своих расчетах. Там, где переулок поворачивал, образуя небольшую площадь, он уловил какое-то движение в быстро сгущавшихся сумерках. Поворачивать было поздно, да и некуда. Ланграль прошел еще несколько шагов и оглянулся назад. Так и есть — из бокового переулка вышли двое и встали, перегородив дорогу. Поняв, что они быстро обнаружены, ребята на площади тоже перестали скрываться и вышли на середину, держась, правда, вместе. Они были в простых темных плащах, но все плащи характерно оттопыривались с левого бока, шляпы чересчур низко надвинуты на глаза, и походка выдавала привычку ходить строем. Ланграль быстро пересчитал тех, кто стоял впереди — получалось человек девять. И сзади еще двое.
Тогда Бенджамен де Ланграль счастливо вздохнул, чувствуя, как в душу возвращается изменившее ему ненадолго спокойствие. Вряд ли он переживет сегодняшний вечер, и нельзя сказать, чтобы его это огорчало, поскольку жизнь вот уже несколько лет представляла для него незначительную ценность. Конечно, было бы правильно продать ее подороже, по крайней мере обменять на жизни не меньше половины этих гвардейских наемников. Еще его сильно беспокоило письмо в перчатке, но что-то делать с ним было уже поздно.
И Ланграль пошел вперед, слегка улыбаясь своим противникам и заодно окидывая взглядом место предстоящего боя. Шансов оно предоставляло немного — открытое почти со всех сторон, идеальное для десяти человек, если они собрались убить одного. Правда, еще оставалась надежда на внезапность.
Поэтому Бенджамен начал с того, что учтиво поклонился своим противникам, взмахнув шляпой по всем дворцовым правилам.
— Доброго вам вечера, досточтимые судари, — сказал он, по-прежнему улыбаясь. — Не могу ли я попросить вас о небольшой услуге?
Гвардейцы растерянно переглянулись. Будучи идеальными машинами для убийства, они несколько терялись, когда от них требовались умственные усилия, а тут они требовались, потому что жертва начинала себя вести неожиданно.
— Какой еще услуге? — хмуро буркнул наконец один из них, стоявший поближе. Ланграль сделал для себя вывод, что это предводитель, и постарался получше его рассмотреть.
— Не передадите ли вы его светлости монсеньору Моргану мою величайшую благодарность? Ведь вы же увидите его сегодня ночью, правда?
Гвардейцы опять переглянулись.
— А за что вы хотите поблагодарить его светлость? — выдавил наконец все тот же главный гвардеец.
— За то, что он так высоко меня ценит, — невозмутимо отозвался Ланграль. — Одиннадцать человек на одного — это достойная оценка моих скромных заслуг. Странно только, куда подевался господин Шависс? Ему ведь полагалось быть двенадцатым?
С этими словами он метнул кинжал и одновременно разрядил пистолет в предводителя, разумно рассудив, что без начальника они скорее запутаются в действиях. Двое повалились на землю, площадь заволокло дымом от выстрела, и Лангралю удалось быстро пробежать несколько шагов и прижаться спиной к стене какого-то монастыря, выходящей на площадь. Но на этом его везение сразу закончилось, потому что оставшиеся семеро быстро взяли его в полукольцо. Двое пока не вступали в драку, охраняя вход на площадь.
Ланграль разрядил второй пистолет в ближайшего гвардейца и пожалел о том, что не мог унести с собой еще пистолетов пять. Их оставалось шестеро, и это было слишком много для одного человека, даже если этот человек прекрасно фехтует обеими руками, бросает ножи, а при необходимости может и заехать кому-нибудь по зубам. Правда, все одновременно они не могли на него бросаться, но это просто затягивало конец, не больше.
Некоторое время он был сосредоточен на борьбе с двумя противниками, подобравшимися максимально близко к нему. Один из них беспокоил Ланграля особенно сильно, и как оказывается, не напрасно — прежде чем упасть на землю, он сделал движение, которое Бенджамен не смог отразить, будучи занят в это мгновение вторым противником, и искренне пожалел об этом, почувствовав резкую боль в боку. Что-то горячее потекло по его коже, и левая сторона камзола моментально намокла. Одна рука онемела, перестав полноценно слушаться своего владельца, и перед глазами поплыли черные звезды.
"Что-то слишком быстро", — печально констатировал Ланграль. "Я был о тебе лучшего мнения".
Он видел, как двое, закрывающие вход на площадь, переглянулись и медленно направились к нему, вытаскивая на ходу кинжалы из рукавов.
Злость придала Лангралю новых сил, и он сделал неожиданный выпад, заставив третьего из вмешавшихся противников оступиться, схватившись за колено.
Но это усилие стоило ему слишком многого, и наверно, сказывалась потеря крови — он прислонился к шершавой стене, и площадь завертелась у него перед глазами.