Чаша кавалера
Шрифт:
Ты достал из кармана Мастерса ключ от сейфа, вынул из сейфа Чашу Кавалера и вернул ключ назад. Мы знаем, что Мастерс проснулся, когда ты был в комнате. Но думаю, он бы не проснулся, если бы ему дали достаточно хлорала.
Возможно, твои утверждения, что ты был вынужден это сделать, правдивы. Тем не менее утверждения Мастерса, что твой зять свихнулся, не могли прийтись тебе по вкусу. Когда он зашевелился в полусне, ты не хотел повредить ему слишком сильно — всего лишь оглушить. Поэтому ты поднял дубинку, как следует прицелился и…
Синьор Равиоли,
— Прекрасный джентльмен — пожать вам руку!
— Благодарю вас, сэр, — вежливо ответил мистер Харви и машинально обменялся рукопожатием с учителем музыки, но опомнился и стал яростно жестикулировать. — Ради бога, Генри, тише!
— В заключение, — продолжал Г. М., — мы снова вернемся ко мне, сидящему и думающему ранним субботним утром, прежде чем Россини заставил меня репетировать. Я не слышал о том, что инструменты водопроводчиков всегда доступны в Телфорде, но слышал о самих водопроводчиках.
Девочка сообщила мне по телефону одну вещь, которая здорово помогла. Вор-призрак — который ничего не украл — снял лютню с крышки клавесина и без всякой причины положил ее в очаг. Почему?
Мы с вами, — Г. М. повернулся к синьору Равиоли, — пришли сюда утром. И о чем мы услышали в первую очередь? Что призрак также нанес бородкой ключа от сейфа абсолютно бессмысленную царапину на дверь, которая сейчас у меня за спиной. Скажите, для чего вор-призрак намеренно привлек внимание к камину и двери?
— Ха!
— Ну, говорите!
— Он использовать дверь и камин как ложные указания, чтобы отвлечь внимание от окна.
— Снова в яблочко! Любой детектив, достойный такого названия, должен был сразу понять, что преступник проник в комнату через окно. Я это понял, но все-таки оказался тупицей! Имея в руках все нити, я споткнулся об одну деталь.
— Какую?
— Оба Брейса, муж и жена, любили это окно и мечтали около него. Хотя Дженнингс был мастером подлога и мог изготовить хорошую копию панели — а я еще не был уверен, что Билл Харви не осуществил подмену, — я не верил, что любая копия могла бы обмануть Брейсов. Но я был не прав.
Г. М. издал звук, который мог бы издать призрак сэра Бинга Родона.
— Они знали это окно и надпись на нем так хорошо, что практически никогда толком не смотрели на него. Я должен был об этом догадаться по словам девочки при нашей первой встрече. «Раньше, — сказала она, — я часами стояла у этого окна, глядя на надпись и мечтая, но теперь я воспринимаю ее как само собой разумеющееся».
Результат? Любая сносная подделка обманула бы девочку и ее мужа. Они бы никогда ее не заметили. И Уильям Текумсе Харви, который мог за пару секунд оценить любого присяжного, хорошо это знал.
Но я, слабоумный тупица, не понимал этого, покуда вы, Юлий Цезарь, сидя сегодня за клавесином, не стали ругать меня за то, что я неправильно пою слова: «Он мертв, но не хочет лежать». Помните? «Вы видеть их слишком часто! Знать их слишком хорошо!»
Теперь все сходилось полностью. Последний фрагмент картинки-загадки
Вот и все. О чем бы Мастерс ни догадывался, он не сможет ничего доказать, если ты не расколешься, Билл, — тем более что ты собираешься вскоре вернуться домой. Все, что мне нужно было сделать вечером, — это отправить всех, кроме тебя, в постель, дабы я мог поговорить с тобой наедине. Так как все кончено, чего ради мы должны торчать здесь за запертой дверью, как заговорщики? Эй, «Паяцы»! Отоприте дверь!
Синьор Равиоли подбежал к двери и отпер ее, но тут же вернулся назад.
— Нет, не все кончено! — Конгрессмен Харви взмахнул кулаком. — Во-первых, синьор… э-э-э… когда вы вошли в эту комнату, то прятали что-то за спиной. Так как вы говорили, что провели много времени в тю… в медитациях, мне пришла в голову безумная идея, что это может быть стилет или какое-нибудь другое оружие. Но я не мог понять, зачем оно вам.
— Стилет? Corpo di Вассо! Я говорить вам, что делать моя работа, не так ли?
— Да, говорили, но…
— Вы смотреть!
Протянув руку в тень, отбрасываемую клавесином, учитель музыки театральным жестом продемонстрировал нечто напоминающее свиток, на котором могли бы писать свои благородные строки Гораций или Овидий.
Но этот свиток содержал многочисленные листы бумаги, приклеенные друг к другу, а ни Гораций, ни Овидий не были так велеречивы. Когда синьор Равиоли отпустил один край свитка, он развернулся на полу через всю комнату.
— Сэр Генри сказать мне написать тридцать куплетов. О'кей! Он пить виски в кухня, а я сочинять.
— Неужели, сынок? — Хотя Г. М. видел свиток, войдя в комнату, он почувствовал возбуждение. — «Он призрак, но хочет спагетти!» Вы написали тридцать куплетов?
— Тридцать? Ба! Для гений это легко! Сорок пять!
— Во-вторых, — ораторствовал конгрессмен Харви с чисто адвокатскими жестами, — я отвергаю предположение, что мои поступки были вдохновлены заботой о британце! Хотя среди англичан встречаются по-своему неплохие люди…
— С твоей стороны делать подобное признание чертовски любезно, сынок. Как насчет Илейн Чизмен?
— Эта леди, Генри, совсем другое дело. По духу она американка. Илейн полетит со мной как можно скорее в Америку, где нас обвенчает пресвитерианский пастор, а не епископальный викарий. Несомненно, ты спросишь, что скажет на это моя дочь. Вирджиния скажет…
— Папа!
Три заговорщика так увлеклись, что не слышали шагов снаружи. Но они не могли не слышать, как распахнулась дверь.
Вирджиния, в шелковой пижаме, красных домашних туфельках и со следами слез на лице, вбежала в комнату. За ней следовал ее растрепанный муж, также в пижаме, прикрытой древним халатом, и в кожаных шлепанцах.