Чаша судьбы
Шрифт:
Обо всём этом Элмерик узнал, когда приехал в деревню за овсом для лошадей. Сам он по дороге проезжал по тому самому мосту, но никакой баньши не встретил: та отчего-то решила не показываться барду на глаза. Может, застеснялась…
Зато овса на этот раз ему принесли даже больше, чем было нужно. А ещё выдали пару только что забитых кур, дюжину свежих румяных булочек и небольшой бочонок вина из черноплодной рябины.
– Передайте господину мельнику, – пожилой пекарь вытер и без того чистые руки о фартук, – наше почтение.
– Не бойтесь, баньши не трогают людей. – Элмерик достал из полотняного мешка одну из булочек и принюхался: пахло просто волшебно. – Они предсказывают чью-то смерть, но не являются её причиной.
– А вот вам тут моя жена пирожков с капустой напекла. – На пятачок перед конюшней, где бард остановил телегу, заявился староста Чернолесья собственной персоной: м-да, дело было совсем плохо. – Кабы нам только узнать-то, кого она оплакивает? Кому гроб готовить-то?
– И нельзя ли её с моста тогось… прогнать? – это уже добавил мясник.
– Может, она уже сама ушла. – Элмерик откусил кусок булочки. – Знаете, по дороге сюда я никого не видел.
В этот миг от околицы послышался детский крик:
– Она там! Там! Опять бабка на мосту плачет!
Чумазый мальчишка лет семи бежал со стороны вспаханного поля вприпрыжку, размахивая руками.
– А кто тебе дозволил туда ходить?! – послышался грозный женский голос, потом звук крепкой затрещины и громкий детский рёв.
– Не изволите ли сами убедиться? – Староста заискивающе улыбнулся, пихая Элмерику в руки промасленный свёрток с пирогами. – Вы же как раз в обратный путь изволили собираться? А тут такая удивительная оказия…
– Ладно. – Элмерик вспрыгнул на козлы и собрал поводья в кулак. – Не бойтесь. Мастер Патрик непременно со всем разберётся.
Он не испытывал иллюзий на свой счёт и знал, что деревенские жители надеются на помощь колдуна-с-мельницы, а вовсе не его учеников. Просто ходить на поклон к мастеру Патрику отваживались только самые храбрые, а Элмерик им удачно подвернулся.
Бард пригладил рукой рыжие кудри, откидывая волосы назад, чтобы не мешались, и цокнул языком, заставляя лошадей тронуться.
Мальчишка, который получил от матери затрещину, перестал реветь и побежал рядом с телегой, положив руку на бортик. Элмерик припомнил, что парнишку, кажется, звали Бринн.
– Что, сильно влетело?
Малец помотал головой.
– Не-а. Мамка сильно не лупит. Вот папка – тот да-а-а…
– Залезай давай. – Бард хлопнул рукой по месту на козлах рядом с собой. – Будешь дорогу показывать.
– А чё б и не показать? – Бринн с готовностью забрался в телегу и уже оттуда перебрался поближе к Элмерику. – Вона, тама она.
Бард прищурился, глядя туда, куда указывал грязный палец с обгрызенным ногтем, но так ничего не и увидел. Слишком яркое солнце слепило глаза.
– А
Тот улыбнулся щербатым ртом.
– Я боюсь, – признался он шёпотом, – но не очень. Дядь, а хлебушка дай?
– Держи. – Элмерик разломил булку пополам, одну часть оставил себе, а вторую протянул Бринну. – Но за это расскажешь мне всё, что видел. Как бабка выглядела? Всегда ли была одинаково одета? Не повторяла ли одну и ту же фразу, когда причитала? Это важно.
Мальчишка затолкал весь хлеб себе в рот и некоторое время молчал, сосредоточенно пережёвывая. И лишь проглотив угощение, ответил:
– Ну, она такая… тощая. Лицо как у покойницы. Глаза тёмные-претёмные, и зрачков не видать. А зубищи… как у волка, во! Сама в лохмотьях, будто нищенка, а на голове – корона.
– Прямо-таки корона? – Элмерик от неожиданности потянул вожжи на себя, и послушные лошади встали.
– Ну такая, вроде как венок из цветов. – Мальчишка утёр нос рукавом и жадно уставился на хлеб в руке барда. – Только цветы будто из золота и серебра.
– А говорила она что?
Сердце вдруг застучало часто-часто. Корона эта (а скорее, венец) – плохой признак, как ни крути. Ведь баньши были не просто предвестницами смерти. Элмерик и сам так думал прежде, но мастер Дэррек объяснил ему и другим Соколятам, что те являлись хранительницами древних семейств, так как у каждого рода с многовековой историей была собственная баньши. В обычное время они выглядели совсем иначе и не были такими страшными. Но когда кому-то из рода предстояло умереть, хранительница рядилась в чёрное тряпьё в знак траура. Рыдая и причитая, она рвала на себе волосы, оплакивая грядущую потерю.
По всему выходило, что на мосту видели королевскую баньши. Да ещё и незадолго до Остары – в то время, когда грани между мирами особенно тонки. Ох, не к добру это!
Элмерик цокнул языком, и лошади снова пошли. А малыш Бринн пустился в разъяснения:
– Бабка-то энта в основном бормотала что-то или просто выла, как наши тётки деревенские по покойнику воют. Но как-то раз мне будто послышалось про Мир-под-волной. И что кто-то потеряет трон.
– А точнее? – Для подкрепления памяти Элмерик протянул мальчишке свою часть булочки.
Тот жадно вцепился в хлеб обеими руками, уже разинул было рот, но передумал: со вздохом спрятал кусок в карман.
– Мамке отдам. – Он вздохнул, смешно наморщив нос. – А так больше нет, ничего не помню. Звиняй, дядь.
Бринн спрыгнул в дорожную пыль.
– Пойду я, а то мамка опять заругает. Тут уж недалече – сами доедете.
Элмерик и без того знал, что не заблудится, – дорога-то была одна. Но всё же с мальчишкой было не так боязно. Он сам не понимал, с чего вдруг так оробел: ну баньши, пусть даже и королевская! И не такое видать доводилось.