Чаша ярости
Шрифт:
И других прекрасных дам на бал не пригласили, и столов в зале не накрыли, и не сновали мышами официанты, разнося гостям ледяное шампанское «Dom Perignon» в высоком хрустале на серебряных подносах, да и музыкантов с их занудными менуэтами куда-то засунули, скрыли от глаз — быть может, в другую комнату чли в другое измерение.
Ладно было Петру ерничать про себя, прикрывая не то чтобы стыдливое недоумение, а прямо целый ворох крутых непоняток, пленных целиком театральной от чугунных ворот до тонкого сукна прокатных смокингов — ситуацией в замке славных баронов евенкур, которую Иешуа мертво зажал под контролем.
Размышление не к месту и не ко времени: коли зажал — мертво, то как ей дальше развиваться?..
— Всем привет, — глупо сказал Петр,
Но ответа ни от кого не получил. Мастера как стояли так м продолжали стоять — молча и строго, всем своим гордым видом т начал, что пришли сюда не танцы устраивать и не икру с шамлан ским метать, а делать что-то важное — вроде очередного исполнения очередного же параграфа раритетного Кодекса собственной чести.
К слову, похоже было на то, только подходящий случаю параграф не вспоминался… Какому, кстати, случаю?..
И весь этот пафос многозначительности (или многозначительность пафоса…) — вкупе с пасущимися в парке ослами, грязным «роллс-ройсом» и ливрейным мажордомом — так не вязался с унылой обветшалостью бального зала локально знаменитого шато Левенкур, где в хрустальных люстрах не хватало электрических лампочек, что Петр нагло решил нарушить церемонию: пушечно чихнул, трубно высморкался в носовой платок, извлеченный из кармана смокинга, отодвинул тяжелую оконную штору и уселся на подоконник с ногами. Только тогда заметил, что впопыхах не сменил носки: из-под черных с шелковыми лампасами штанин выглядывали серые в стрелочку — бытовые. Позор-то какой, однако…
— Ну что, коллеги, так и будем молчать? — спросил он у Мастеров ритуала. Или помер кто? Или мы здесь пьеску из средневековой жизни репетируем? Так моя роль какая? Объяснил бы кто-нибудь, пожалел дурака…
«Слезь с окна, — услышал он Иешуа, — и встань рядом со всеми. Жди, не выступай зря… Да, ты прав — это спектакль. И ты в нем — только актер. Как и мы все. А какая у тебя роль?.. Ну, допустим, пудель Артемон из сказки… Вот только носки… ох, Кифа… спросонья ты их надел, что ли?..»
Про носки Петр пропустил мимо ушей, на пуделя не обиделся — лишь отметил, что Мессия, оказывается, когда-то ухитрился найти время, обнаружить книгу или файл в каком-нибудь сайге для детей — с какого глузду он в него залез? — и прочесть старую добрую, хотя и ворованную (сейчас скажут: remake, обычное дело…) сказку про золотой ключик. Диапазон интересов у него, однако… Соскочил с подоконника, послушно встал в толпу таким же многозначительным истуканом и запасся терпением ждать. Невесть чего. Явно — не Второго Пришествия, оно-то уже состоялось. Вот только прав пришедший: мир его не заметил, вернее, не сам мир — сильные мира сего (а они-то и есть этот мир!..) сделали вид, что никакого Пришествия нет и не было. Но будет, господа, не волнуйтесь, непременно будет, Книга Книг не врет. Надо только верить и ждать…
Книга Книг, к сожалению, слишком часто выдает желаемое за действительное, а действительное — за несуществующее. Или — в лучшем случае! — за несущественное. Это логично, поскольку она — книга, литература, а значит субъективна по определению. Но сказано в ней — у пророка Иакова: «Вера без дел мертва». Дела Мессии в двадцать втором веке должны были — как им самим задумывалось — оживить ее, умиравшую. Оживили? В чем-то, как-то где-то… Чуть-чуть — самая точная оценка. Чуть-чуть — это если в масштабе всей Земли. Но сказанное «чуть-чуть» — это только начало процесса. Смертельно больной не выздоравливает в секунду. Медицинские чудеса Иешуа в древней Иудее вряд ли даже сравнимы с чудом исцеления самой Веры, которую, как много раз повторялось, добивали веками. Но ведь оно заметно и невооруженным глазом — это «чуть-чуть»! Есть сделанное, есть делаемое… Как писал библейский Иоанн-богослов, весьма чтимый теми самыми сильными мира:
«Когда не верите Мне, верьте делам моим». Но одно дело чтить написанное, другое — признать рядом живущее. Мертвые не мешают, а живые то и дело путаются под ногами, лезут во все дыры со своим непременным: «Я знаю, как надо!»… А кому нужно чужое знание, когда собственное преотлично работает и, как в свое время утверждалось, «дает стране угля»? Никому не нужно. Поэтому всезнающих лучше всего убрать подальше, а в оптимальном варианте — не замечать. Собака лает, а караван идет…
Дэнис хотел стать самым сильным в этом мире, единственным, кто «знает, как надо» и может рулить. Кроме того, он единственный в среде сильных знал, что называющий себя Иисусом Христом в действительности им и является, знал и верил делам его — спасибо Иоанну за формулу. Поэтому он и хотел заполучить себе устройство с шильдиком «Мессия», которое сам заказал и дождался исполнения и прибытия заказа в срок. Одна беда: не по адресу устройство прибыло! Вот Дэнис его и не получил. Вот и остался сильным, да не самым. Выходит, просто сильные более правы: не замечать — оно как-то спокойнее…
Одно знал Петр: Дэнис не умел и не терпел проигрывать. А значит тишина в стране Храм — это не мир, а вынужденное перемирие.
Но и другое знал Петр: лишь единожды Иешуа отступил от мысленного: когда не удалось ему разрушить Храм в Иершалаиме — той страшной ночью во время Песаха. Но отступил, верну ся, ведомый Петром, к канонической версии — и выиграл.
Зато потом, перелопатив тысячи компьютерных «страниц» гоя дущей истории христианства, решил, что личный выигрыш его стал началом проигрыша Веры.
Сказано: «Поражен дух — кто может подкрепить его?» Второе Пришествие Мессии, пресловутое «чуть-чуть» — что с ним дальше станет, куда путь ляжет?.. Видел Петр, чувствовал-задумался Иешуа…
А Дэнис?.. Что Дэнис?.. Так, камень на том пути. Камни, как помнил Петр, для Иешуа — не помеха. Если они обнаружены опознаны и поняты. Как было на дороге в Иерусалим: ба-бах — и пополам камень. Дело техники…
Однако стоять истуканами — подобно ослам в парке — надоело изрядно. Хотелось действия, коли уж объявлен театр, и желательно сразу какого-нибудь третьего, финального, от кульминации — к развязке. Чтобы потом — рюмочку, чтобы потом — по бабам… Актеры — они ж как те же ослы: им простои не на пользу идут, резвость пропадает…
И ведь как вовремя пришло раздражение! Внутренний монолог завершен и занавес взлетел птицей чайкой светлой памяти Антона Павловича с Константином Сергеевичем. Мажордом у лестницы бухнул жезлом об пол и провозгласил очередной театральный текст театральным голосом:
— Его Высокохитрость, Главный Маршал Секретных Операций, Смотритель Мертвого Времени сэр Дэнис!
Ну фарс, ну комедия дель арте, ну прямо волосы на руках от стыда дыбом встают…
А и напрасно — дыбом.
В зале — из глубин лестничного парадного пролета — возник Майкл Дэнис: в смокинге, в черной бабочке, как и все приглашенные на этот бал или шабаш, с дежурной светской улыбкой на тонких губах. Встал рядом с ливрейным объявлялой, огляделся и — улыбка сползла с лица.
— Опаздываете, Инспектор, — сказал Иешуа. — Несолидно для смотрителя времени. Или оно для вас настолько мертво, что вы его просто не замечаете?.. Однако прочь упреки! Все в сборе. Можно начинать…
ДЕЙСТВИЕ — 2. ЭПИЗОД — 11
ФРАНЦИЯ, ЛЕ-ТУКЕ-ПАРИ-ПЛЯЖ, 2160 год от Р.Х., месяц май; ИУДЕЯ, ИЕРШАЛАИМ, 28 год от Р.Х., месяц Сиван
(Продолжение)
Иешуа хлопнула ладоши, и опять заиграли невидимые музыканты. Вальс они заиграли. Шопена. Это так Петру хотелось — чтоб музыканты. А на самом деле скорее всего никаких музыкантов в этом драном шато не было, никто их не нанимал, да и где найдешь пристойный (а судя по исполнению, — вполне, вполне…) камерный оркестр в северной европейской глуши в разгар очередного циклона с Атлантики, принесшего холод в и без того нежаркий в Нормандии май, когда кругом — ни туриста, ни курортника, даже выносливые гольфисты предпочли расчехлить свои клюшки где-нибудь в Коста-дель-Соль в Испании или на Кот-д'Азуре во Франции? Нет их здесь, а значит, музыка — обыкновенная цифровая запись, которая, кстати, вполне может включаться по хлопку ладоней.