Часовая башня
Шрифт:
Столбовский мир, заключённый 27 марта 1617 года в деревне Столбово его дедом Михаилом Фёдоровичем и королём Швеции Густавом II Адольфом при посредничестве английского короля Якова I положивший конец опустошительной для московской казны войне, давно раздражал своей несправедливостью по отношение к его Родине, что так горячо хотел изменить, не понимая её и не принимая такой, какой была.
Для этого и пустился в сей долгий и тяжёлый несмотря на хорошую финансовую поддержку путь. Что впереди ждало его ещё до конца не понимал, но одно было уже хорошо известно молодому
Глава VII. Первый класс.
Первый класс отсутствовал в этом дополнительном составе. Казалось; всё население России теперь село в поезда, пароходы, автомобили, у кого имелись, и лихорадочно пустилось в путь, который был у каждого свой, но все они пересекались, сталкивались, переплетаясь, создавая хаос. Словно ещё недавно существовавший порядок и спокойствие так же, как и сами люди отправился в дорогу.
Яков Карлович возвращался из Киева домой. Думал сейчас о жене, детях, внучке. О том, что мог бы так много ещё успеть сделать для своей страны. Вспоминал предков, которыми гордился. Но, прежде всего тем, что попав в Россию, принял её в своё сердце, не стремясь обратно на Родину. Нет, конечно же, основоположник рода, Яков возможно и мечтал вернуться, но, только разве, что первое время. Ведь даже после смерти Петра I не решился на это, что называется прикипев к стране сердцем.
Будучи сподвижником самого Петра, носящий с Яковом одно и то же имя, дальний родственник, был хорошо вознаграждён молодым царём за свою преданную службу. Уже в 1706 году имел возможность построить свой первый собственный дом в будущей столице. Никто тогда не знал, что вся эта суета и возня на только разбиваемых, будущих проспектах, страшное месиво под ногами, воплотится в скором времени в виде города. И уделом только самых приближённых к царю людей было верить в бредовые для всех остальных мысли будущего императора.
Пока же вместе с ним терпели все тяготы и лишения «болотной» жизни.
– Я тебе Яшка доверил командование одним из нескольких, самых больших, строящихся на верфях фрегатов. Потерпи, через пару месяцев спускаем его на воду и, тогда пойдёшь в первый поход по местным шхерам, Шведов вытравливать. Глядишь и на Выборг сходим. А то совсем Швед распоясался, покою не даёт.
– Komm, mein tapferer K"onig, mein Liebster. (Пойдём царь мой отважный, горячо любимый). – отвечал по-немецки. Плохо знал ещё русский.
Древняя фамилия досталась от отца – Канцов. Хоть и звучала, как немецкая, всё же, нечто забытое угадывалось в ней. Гордился ею Яков. Считал самой, что ни на есть морской. Но, как ни старался, не мог найти в ней смысл.
Уходя от реального мира, что разваливался на глазах, вспоминал своего славного одноимённого с ним предка стоя в очереди у вокзальных касс. В честь него и был назван Яковом. Но правильнее будет сказать, проигрывал в голове страницы будущего романа. Давно мечтал сесть за его написание. Происходящее в стране, как никогда подводило вплотную к тому, чтобы взяться за перо. Да и, как понимал, ни о какой государственной службе теперь не приходилось думать.
Деньги хоть и грели душу Якова Карловича, знал; теряют свою силу. Хлеб стремительно рос в цене, увлекая за собой всё остальное. И дело тут вовсе не заключалось в том, что пшеницы и ржи слишком мало было собрано в этот урожай, просто никто не хотел отдавать заработанное нелёгким трудом за бесценок. Именно в тот момент, когда Германия могла быть полностью разбита, прогнивши революционными идеями изнутри проникшими словно тараканы в квартиру, через «щели» революционерами создавалась искусственная инфляция.
– Скажите, а плацкарт есть? – отжимаемый толпой от кассы, отстояв большую очередь, лихорадочно спросил у кассирши, с красным лицом. Оно горело у неё от неимоверного натиска толпы, с которой не в силах была справиться, молясь о том, чтоб все уже билеты закончились, и она смогла бы закрыть кассу, пусть и навечно. Но, до конца смены оставалась ещё уйма времени, и это угнетало ещё больше чем сама обстановка, царившая за окошком.
– Купе и плацкарта нет!
– Плачу двойную цену! – умолял Яков Карлович.
– Хоть тройную, – как на сумасшедшего посмотрела кассир.
– Уважаемый, если не берёте, отойдите в сторонку. Не мешайте добрым людям, – обратилась к нему баба в платке, и чемоданом зажатым между ног. Руками протягивала деньги в кассу.
– А, что есть? – вцепился в окошко Яков Карлович.
– Третий класс. Да и то, осталось всего пара десятков мест, – как можно громче, специально для и без того волнующейся очереди объявила она.
– Один без багажа, – дрожащей рукой доставал из кармана портмоне Яков Карлович. Открыв его чуть не лишился денег, так, как оно вывалилось из рук, упав к счастью на маленький прилавок, что был несколько ниже, перед окошком кассы задержалось на нём.
– Да отойдите же изверги! – обратился к толпе, готовой растерзать его, запихивая в портмоне наполовину вылезшие из него ассигнации.
Боялся, что очередь сметёт его ещё до того, как получит билет в руки. Сдача уже не столько интересовала его. Не понимал; обесцениваясь деньги становятся ещё привлекательнее для народа, в панике старающегося урвать как можно больше.
Поезд отходил ровно в девять вечера. Завтра к половине десятого, если всё будет в порядке должен быть в Питере. До отправки оставалось ещё около трёх часов. Но, не хотел покидать вокзал, чудом заняв освободившееся место, боялся встать.
Сомнительного вида личность стоя в непосредственной близости от кассы время от времени была окружаема людьми, которые сначала с некоторой даже агрессией, что-то спрашивали у него, затем, получив ответ, тут же били по карманам руками, в надежде мгновенно извлечь кошелёк. Затем несколько удивляясь, и пряча было его обратно, всё же уже с меньшим желанием доставали из него деньги, отдавая незнакомцу с тоненькими усиками и шляпой, надвинутой на самые брови.
О Боже! Он продаёт билеты! Как бы дорого ни стоил – обязан купить. Никогда ещё не ездив в третьем классе, не хотел привыкать.