Часовой
Шрифт:
Он замолчал, подумал и распахнул передо мной дверь в подъезд.
Надо было заглаживать ошибку. Я решительно стала подниматься по узкой лестнице, делавшей там вверху несколько немыслимых виражей.
Ингарт жил на третьем этаже. Фактически это был уже чердак. Узкое немытое окно напротив двери выходило во дворик. Под облупленным подоконником была ниша – как будто выгрызенная зубами бронтозавра. Ингарт взял меня за руку и стал шарить моими пальцами в глубине этой ниши. Оказалось, справа у самой стены есть глубокая щель, и в этой щели на гвоздике висит ключ.
Я усомнилась в необходимости тайника – в конце концов, на него могли набрести пацаны, которые любят устраивать склады оружия поближе к загадочным чердакам, а ниша отлично для этого подходила. Ингарт немедленно вычислил, что вероятность выронить ключ из кармана у него гораздо больше.
Мы вошли.
Квартира состояла из кухни, она же прихожая, комнаты и чулана для дров, в котором Ингарт оборудовал душ. Пока он объяснял мне конструкцию душа, я высматривала хоть какую-то примету, позволяющую судить о наличии женщины. Приметы не находилось.
Я искала шпильку или заколку на полочке перед зеркалом, какое-нибудь чисто дамское мыло на раковине, тапочки, даже заглянула за дверь в поисках халата на гвоздике. И не заметила, что Ингарт уже минуты три с интересом наблюдает за мной.
– Господи, какой сумасшедшей женщиной ты станешь лет через пять! – съязвил он.
– По-моему, насчет жены кто-то соврал, – сердито ответила я. – Ты же сам говорил, что существо из плоти и крови должно оставлять следы.
– По-твоему, на обеденном столе обязательно должны валяться чулки и бюстгальтер? След есть. Я его вижу. Ну-ка, волчонок, пройди еще раз по маршруту.
Я прошла четыре раза. Ингарт успел за это время сварить кофе, разлил его по чашкам, сам сел за стол и потешался над моей слепотой. Шуточки были злые.
Исследуя комнату и кухню, я, естественно, приглядывалась ко всему. Мебель у Ингарта была старая и разномастная. Тогда как раз вошла в моду дешевая и светлая, из древесно-стружечных плит, и не так уж он мало зарабатывал, чтобы не обставить комнату поприличнее. До моды «ретро» оставалось еще очень много лет. Посуда у него тоже оказалась сборной, за исключением керамического кофейного сервиза. Это могло бы сойти за искомую примету женского присутствия, если бы я не знала патологической страсти Ингарта к кофе. Он пил его в любом виде – по-турецки, растворимый, ячменный, с цикорием, с молоком, с бальзамом, с мороженым, и выпивал, по самым скромным подсчетам, чашек шесть в день. Видно, у себя дома он решил завести кофейный рай.
Наконец я нашла за зеркалом жгутик ваты, выпачканный тушью для ресниц.
– Правильно, – одобрил Ингарт. – Учись смотреть под неожиданным ракурсом, тренируй внимание и в поиске пытайся представить себе характер другого человека, а не исходи из своего собственного характера, волчонок. Так-то.
– Что ты имеешь в виду?
– Вот что. Ты еще не красишь глаза?
– А ты считаешь, что мои глаза нужно красить?
– Пятерка. Ну так вот – ты не красишь глаза, зато у тебя длинные волосы и ты измышляешь себе прически. Поэтому ты привыкла к тому, что у тебя в хозяйстве полно шпилек и нет коробочки с тушью. Я заметил – ты искала именно шпильки. А теперь…
Он заставил меня, исходя из ватного жгутика, нарисовать словесный портрет своей жены. Сперва я растерялась – в университете этого не проходили. Потом вспомнила Шерлока Холмса и заговорила весьма бойко. Ингарт согласно кивал мне, поправлял, когда меня уж слишком заносило.
– У тебя есть фантазия, волчонок. Это хорошо. Я так и думал. Только непонятно, на что ты ее в жизни употребишь.
– Можно подумать, что ты готовишь меня в агенты ЦРУ! – фыркнула я. – Последняя стадия – словесный портрет. Остались только прыжки с парашютом, а все остальное мы уже проходили.
Ингарт усмехнулся и пододвинул ко мне чашку.
– Не все разведчики прыгают с парашютом. И не это для разведчика, на мой взгляд, главное. К тому же ты так визжишь, что приземлишься аккурат к дверце поданного экипажа с соответствующими зарешеченными окошками.
– А что главное для разведчика?
– Умение ждать. Просто жить и ждать.
– Чего?
– Своего мига. Ты не думай, что у них жизнь, как в кино, голые блондинки, погони по крышам и схватки в старинных замках. Это, может, раз в жизни у одного из сотни разведчиков случается, а лучше, чтобы вообще не случалось. Если за разведчиком гонятся по крыше, значит, он плохо сработал. Вот за тобой бы точно погнались.
– Это почему еще?
– Хотя бы потому, что ты до сих пор не заметила, что нас здесь трое.
Первая мысль была – бесшумно вошла жена Ингарта, стоит в дверях и качает головой, слушая наш разговор. Я резко повернулась. Ее не было. Я пробежалась взглядом по всем местам, где бы мог спрятаться человек, и сурово уставилась на Ингарта.
Он молча взглядом же указал на угол дивана. Из-под бахромы покрывала выглядывал кот.
– Прошу любить и жаловать, мой сожитель Курупиру, – представил Ингарт. – Только не вытаскивай его за шиворот, он этого не любит. Он этого даже Хелге не позволяет.
– Что такое Курупиру?
– Леший в лесах Амазонки. У него зеленые глаза, и он почти бессмертен. Его можно только задушить, и то по каким-то особым правилам.
– Похож, – согласилась я, и мы выманили Курупиру из-под дивана. Он оказался огромный и пушистый, дымчато-серый в размытых полосах и с огромными пятнадцатисантиметровыми усами.
– Я люблю его, – сказал Ингарт, лаская зверька. – Он свой парень.
– А за что ты его любишь? – Я тоже стала гладить Курупиру.
– Мы, люди, волчонок, ищем в детях и животных свое отражение. Ну, в какой-то мере продолжение. Это та тихая и постоянная любовь, которая начинается со сходства, в отличие от любви между мужчиной и женщиной, которая, наоборот, начинается с самых нелепых парадоксов.
– Ты считаешь, что Курупиру похож на тебя?..
Я чуть было не принялась со щенячьим азартом перечислять усатость, мохнатость, когтистость и прочие достоинства Куру-пиру. Но почувствовала, что шутка сейчас была бы не к месту. Странно, но Ингарт о своей любви к коту говорил совершенно серьезно.
– Мы действительно похожи. Вот я пропадаю целыми днями черт знает где, а он сидит и ждет, и вся его сознательная жизнь проходит в ожидании. Это сегодня он тебя испугался, а вообще он всегда встречает меня у двери и ласкается.