Часть той силы
Шрифт:
После этого была ночь, которую он провел в лесу, а весь следующий день он был в пути. Ауайоо вела его к Творцу, но другой дорогой, так что ему не пришлось углубляться в лес.
– Теперь ты должен уйти, – говорила Ауайоо, – уйти навсегда.
– Почему?
– Потому что ты чужак. Твой дом там. И сейчас, когда твое тело начало оживать, уже приближается тот момент, когда ты больше не сможешь оставаться здесь. Наши миры разделены, и лишь случайность позволила им соприкоснуться. Этот мир забудет тебя.
– Но как же так? – не согласился Ложкин. – Ведь ты сама говорила, что этот мир возник из моей вины. То есть я, в некотором роде, его создатель.
– Ну и что? Ты
– В ручей? – удивился он.
– Это особенный ручей, который растворяет любой предмет, не оставляя ни следа, ни памяти. Я, в некотором смысле, однолюбка. Я была так создана. Когда ты уйдешь, я должна буду исчезнуть. Поэтому ты бросишь меня в ручей. В ручей исчезновения, который используется для утилизации ненужных предметов. Это не убийство, это акт милосердия. Мне слишком тяжело было бы остаться одной.
– Я возьму тебя с собой.
– Зачем? Я ничего не знаю в твоем мире. У меня не будет доступа к информации, и я стану совершенно бесполезна.
– Я возьму тебя просто так.
– Нет.
– Да, – сказал Ложкин. – У меня свои резоны.
– Какие же у тебя могут быть резоны? – удивилась Ауайоо.
– Можно ли изменить прошлое? – спросил Ложкин.
– Нет. Ни в одном из миров.
– А при переходе из одного мира в другой?
– Что ты хочешь? – спросила она.
– Я хочу, чтобы Эрика не умерла. Возможно ли это? Допустим, это невозможно сделать ни в том мире, ни в этом. Но, если соединить силы двух миров? Ведь на самом деле ее жизнь и смерть зависели от доли секунды, от малейшего движения моей руки, от множества совершенно незначительных случайностей, от какой-то почти бесплотной мысли, которую и мыслью-то не назовешь, от перемещения нескольких ионов между синапсами моих нервных окончаний. Достаточно пушинки, чтобы нарушить равновесие этих весов. Я хочу бросить эту пушинку.
– Ты все еще любишь ее.
– Нет, – ответил Ложкин, – наверное, нет. Когда я был с нею, я ужасно мучился, и ни за что не хотел бы, чтоб это повторилось. Я бы не вынес этого еще раз. Но, как ни странно, сейчас, когда это все ушло очень далеко, мне кажется, что тогда я был счастлив. Даже не кажется, я просто в этом уверен. Это как синяя и красная лампа, которые включены одновременно.
– Я не поняла, – сказала Ауайоо.
– Однажды, в детстве, я оказался на железной дороге ночью. Там горели два фонаря: синий и красный. Оба горели одинаково ярко. Но, когда я отошел от них достаточно далеко, синий фонарь стал гаснуть, а красный продолжал светить. И тогда я понял, что синий свет не может побиться сквозь темноту на большое расстояние. Меня это так удивило, что я несколько раз возвращался, чтобы проверить это. На определенном расстоянии синий фонарь гас, оставался только красный. То, что было у нас с Эрикой, это были два фонаря, синий фонарь боли и красный фонарь счастья, оба включенные в полный накал. Но теперь, сквозь темноту времени пробивается только красный свет счастья. И мне тепло, когда я оборачиваюсь и смотрю на этот свет. Но я знаю, что если я вернусь, то увижу, что синий свет не погас. Я не хочу возвращаться. Я просто хочу, чтобы она жила.
– Теоретически, это возможно, – сказала Ауайоо, – но…
– Но есть технические проблемы?
– Не столько технические, сколько моральные. То событие, о котором ты говоришь, оно ведь совершенно особенное. Весь этот мир был порожден твоей виной,
– Это будет изменением в лучшую сторону. В сторону добра. Ведь то, что я хочу сделать, это добро.
– Кроме того, тебе придется вернуться. Прийти сюда еще раз.
– Я вернусь, – ответил Ложкин.
– Как?
– Ты мне поможешь.
– В таком случае, нам лучше поспешить, – сказала Ауайоо. – Еще несколько часов, и ты уйдешь отсюда. Но уйти можно по-разному. Есть разные пути. Если ты хочешь вернуться сюда еще раз, тебе нужно уйти правильно. Тебе нужна помощь Творца.
– Перламутровая вселенная? – догадался Ложкин.
– Вот именно. Только через нее ты должен уйти.
Вскоре они добрались до той поляны, на которой стоял шалаш Творца. Однако еще издалека Ложкин увидел, что здесь не все в порядке. Перламутровых шаров стало гораздо меньше, а висели они на большей высоте. Некоторые поднялись намного выше деревьев. Ложкин удивился тому, что не видит Тару.
– Тара мертва, – сказала Ауайоо. – Они расправились с ней.
– Кто? Она же была такой сильной!
– Мелкие демоны пришли сюда через лес, их были многие тысячи. Они тащили с собой своих одноруких и одноногих вождей, а, кроме того, четырех живых сморвов. Они собирались напасть на Творца и заставить его сделать одну вещь.
– Какую?
– Оживить твоего деда. Ведь он бог для них. Они хотят получить своего бога обратно. Они собирались связать Творца, приложить сморва к его телу и сделать соответствующее внушение. И Творец вылепил бы твоего деда еще раз. Это довольно реальный план, но они не приняли во внимание Тару. Тара была хорошей защитой.
– Была?
– Да. Ее больше нет. Но эта атака отбита. Будут и другие атаки, потому что карлики могут лепить друг друга из глины в любом количестве. Они очень сильны. Но все это будет уже без тебя.
– А сейчас?
– Сейчас все в порядке. Творец жив, и он поможет тебе уйти в твой мир через перламутровую вселенную.
Ложкин нагнулся и с отвращением поднял за ногу полудохлого карлика, на которого он наступил. Карлик имел единственную ногу, значит, это был один из вождей. Вождь все еще был жив. Он пошевелил единственной лапой и открыл глаза.
101. Он открыл глаза…
Он открыл глаза. Сейчас его звали Андрей Ложин, и его полуживое тело лежало, наклонившись вбок, на заднем сиденье машины. Василий плакал впереди, опустив голову на руль. Ему вдруг стало пронзительно жаль этого слабого рыхлого человека, который, может быть, любил Эрику сильнее всех, и страдал сильнее всех. Человека, который уже не имел будущего и не имел судьбы. Потому что тюрьма это не будущее и не судьба, это черный тоннель, в котором…
Он пошевелился и застонал. Василий поднял голову.
– Я все еще здесь, – сказал Ложин. – Вы рано меня похоронили.
– Я все тебе объясню.
– Не надо. Я все знаю. Я слышал все, что здесь происходит. Слышал и одновременно был в чужой удивительной стране.
– У тебя была клиническая смерть, – сказал Василий. – Так всегда бывает. Ты знаешь, я убил Рустама. Не понимаю, как это получилось. Лежи спокойно, сейчас здесь будет скорая.
– Думаю, что не сейчас, – ответил Ложин. – Скорые иногда бывают медленными. Особенно в такую ночь как сейчас и в таком захолустье. Помоги мне подняться.