Частичка тебя. Мое счастье
Шрифт:
Определенно, я вижу как подрагивают руки женщины, сидящей за столом.
– У меня много пациенток, – отрезает Татьяна Сергеевна, – и чего же вы от меня хотите?
– Я хочу обсудить её состояние, – говорю, а сам ощущаю, как ступаю по тонкому льду, – Юля очень нервничает из-за сложности беременности и очень мало мне говорит. Вообще почти ничего. Хотелось бы узнать побольше.
Она смотрит на меня долго, будто что-то в уме взвешивает. Или просто удивляется моей наглости?
– У вас есть свидетельство
– Нет, – я качаю головой, – мы еще не расписались официально.
– Я не могу разглашать информацию о своих пациентках любому, кто называется их сожителем, – Татьяна Сергеевна чуть поднимает подбородок, скрещивая руки на груди, – вы не можете мне доказать, что действительно связаны с Юлией Воронцовой.
Хорошая такая подсечка.
– В её карточке должна быть моя флюорография, – парирую я, – делал её, как только она вставала у вас на учет. Посмотрите. Там написана и фамилия, и серия паспорта. Я могу предъявить свой.
– Все карты сдаются в архив после приема. И выдаются только при наличии талона, выбитого пациентом.
– А те, которые на окне у вас лежат? – насмешливо уточняю я.
– Сегодняшние, – отбивается врач, не моргнув и глазом.
– Многовато, – я прищуриваясь, прикидывая количество карточек в шести высоких стопках, – штук шестьдесят в общей совокупности. У вас проходимость шестьдесят пациентов за день?
– Уходите, – голос Татьяны Сергеевны напрягается сильнее и сама она встает на ноги, – я вызову охрану.
– Старушку, что у вас в регистратуре сидит?
– Могу попросить о помощи пару папаш, что сейчас ждут у кабинетов УЗИ, – глаза Татьяны Сергеевны смотрят на меня с вызовом, – вряд ли откажут в помощи лечащему врачу их жен.
И все же…
Она недостаточно возмущена. Или сочувствует мне, но не нарушает принципов, или… Я не знаю что.
Но на контрасте с бесцеремонной врачицей из перинатального центра, которая даже по поводу своей взятки не очень переживала – Татьяна Сергеевна не кажется мне по-настоящему жесткой. Но почему-то упрямится.
– Послушайте, я всего лишь хочу знать, каковы её риски? – я прошу, меняя тон. – Я отец, в конце концов.
– Приходите с невестой, послушаете, – Татьяна Сергеевна с силой стискивает губы, – или распишитесь и принесите мне свидетельство о браке. Но если вы сейчас не уйдете – я могу и от пациентки отказаться.
Дьявол!
Такой чисто женский шантаж от врача возмущает.
Что ж, хорошо. Все на свете сегодня приходится отодвинуть.
– Я вернусь, – недовольство прорывается в голос.
В коридор выхожу с четким ощущением “несолоно хлебавши”. Хотя нет, я все больше понимаю, что моя невеста что-то от меня скрывает. Неужели её риски настолько высоки?
В кармане вибрирует телефон. Достаю его, вижу на экране лучистую улыбку невесты.
Через какой супер-скоростной вай-фай у женщин настроена синхронизация?
– Слушаю, – поднимаю трубку, готовясь к новому скандалу. Ну, а что, сегодня же не было!
– Боже, Ник, где ты? – голос у Юли на грани паники. – Как далеко от клуба?
– Еще далеко, – я напрягаюсь. – Что-то случилось?
– Да! – она отчаянно всхлипывает на очень высокой ноте. – Шурка… Она… Тут такое!
7. Ник
– Я пришла, а она тут лежит. И пена изо рта идет….
Юля рассказывает это уже не в первый раз, но и в этот раз у неё дрожит голос.
Я приезжаю уже к шапочному разбору. Уже после того, как скорая забирает находящуюся в кумаре Шуру и увозит её в больницу.
После того, как Юла убивает час на то, чтобы не дать вколовшей себе убойную дозу морфина Шуре отправиться на тот свет.
Она делала ей искусственный массаж сердца до самого приезда скорой. Прибежавший по первому звонку охранник помогал с искусственным дыханием.
– Объясните мне, – медленно проговаривает Тимирязев, постукивая себя пальцами по предплечью, – у нас что, в медпункте есть морфин?
– По предписанию мы должны держать несколько ампул, для случаев тяжелых травм, – голос Юлы прерывается, – я всегда держала их в сейфе. Закрывала на кодовый замок. Проверяла ампулы раз в три дня. И Шурка, она… Видимо, подглядела код во время последней проверки.
– Подглядела? – повторяет Тимирязев. – Но с чего ей вообще его подглядывать? С чего ширяться морфием?
Юла стискивает руки на коленях, выламывая пальцы. Боится. Боится говорить.
– Говори, Юль, – устало требую я, – ты её всегда выгораживала. И к чему это привело?
– У неё… Были проблемы с этим, – тихо-тихо выдыхает моя невеста отчаянно вцепляясь в свои колени, – Два года… Она проходила лечение…
– Ты протащила наркоманку в мой клуб? – Тимирязев с размаху впечатывает кулак в столешницу. Юля прячет лицо в ладонях. Плечи начинают вздрагивать раз за разом. Плачет.
– Вы не могли бы сбавить тон, Артем Валерьевич, – невесело прошу я, – сейчас кричать уже бесполезно.
– А ты вообще не лезь, – Тимирязев вспыхивает как спичка, – ты – директор клуба, или кто? Какого хрена у меня уже вторая сотрудница на скорой уезжает? А ты в это время где-то болтаешься.
– Если вы считаете, что мое круглосуточное дежурство на рабочем месте поможет исправить ситуацию – мы можем обсудить этот вопрос.
Мы с Артемом смотрим друг на друга.
На данный момент – мы оба взаимно раздражены. Но это не должно мешать делам. Не должно мешать заниматься проблемами.