Частичка тебя. Мое счастье
Шрифт:
– И правильно долбала, – Дима воздевает палец к потолку, – если бы не ты, я бы уже наверняка работал на зубные протезы. И с тачкой я тогда минимум трижды бы на деньги попал без тебя. И так бы и стирал носки вместе с трусами.
– Мне кажется, или ты забыл надеть рубище по пути ко мне? – прищуриваюсь. – Впрочем ладно, можем обойтись без него. Просто падай на колени и рви на голове волосы. Раскаивайся, что меня бросил. Прямо сейчас.
Дима пошатывается вперед, будто всерьез решает это сделать, но потом спохватывается.
– Слушай,
Врет ведь, паршивец, шевелюра у него своя, да и склонности к раннему облысению в его семье ни у кого не было. А лицо такое скорбное, печальное… Только черти в глубине светлых глаз и выдают его истинное настроение.
Вот ведь…
Вроде повзрослел. Возмужал. Обзавелся брутальной щетиной и широкими мужскими плечами.
Не изменился ни на грамм!
– Ну и чего тебе надобно, старче? – склоняю голову набок. А Дима почему-то меняется в лице.
Эх, вот и хоть бы раз я в нем ошиблась! Нет. Увы. И даже спохватившись, что спалился в мимике, у него не получается скроить убедительную мину.
– Вот только не надо мне врать про шарф, – опережаю его вранье, – я ведь вижу, что ты с ним неплохо так сросся. И… – подношу ткань к носу, – боже, да он насквозь твоим Бандерасом пропах. Берг! Ты все три года, что ли, его не снимал? Что, не мог сам себе шарф купить? Обязательно было зажать мой?
– Оставил на память, – у Димы вдруг получается такое скорбное выражение лица, будто бы даже укоризненное.
И правда, чего это я! Он же вернул! Сподобился.
– На память обо мне? – саркастично приподнимаю бровку.
– А тебе жалко? – голосом обвиняя меня в скупердяйстве, вопрошает паршивец.
– Шарф из чистого кашемира? Последний подарок моей матери? Дашь мне пару минут на размышление? А нет, не надо. Конечно, мне жалко. Тем более тебе.
– Знаешь, я тоже по тебе скучал, – вдруг с таким чувством произносит Дима, что пузырек с ядом в моей груди вдруг резко мельчает. Потому что получается… Убедительно.
Блин, а я уже и забыла, что он так умеет…
Так, что моя внутренняя волчица вдруг понимала, что глупо скалить зубы на луну. Но можно успокоиться. Расслабиться. Выпустить на волю подлинное – скопившийся вой измученной души. И в ответ тебе обязательно ободряюще ткнется в шею чуткий влажный нос…
– Ладно, – голос чуть проседает от набежавших эмоций, – извини, разворчалась тут. Глупо вышло.
– То есть мне можно оставить шарф себе? – тут же оживляется наглая морда и даже тянет клешни.
– Эй, ну не перебарщивай, – я уклоняюсь, но…
Как-то вдруг оказываюсь заключенной в крепкие объятия. И… Блин.
Сколько раз я еще так попадусь за эту встречу?
И ничего за пределами его рук не остается. Только тишина и прошлое. Пережитое.
Или все-таки нет?
В глазах дерет, в груди что-то потрескивает голосом свежего льда. Мои ладони скользят по теплой ткани его пиджака. Когда-то я находила эту спину очень надежной. И крепкой. И любила опираться на неё во время работы над дипломом. А Димка трындел, что ему неудобно, бесит, и вообще ему надо работать, но все равно неизменно припирался на широкий диван, где я сидела с ноутбуком.
А этот дурацкий шарф мешает сейчас, его хочется бросить, но до кровати далеко, а на пол – все-таки жалко… Но мешает ведь…
– Прости меня, Гель, – почему-то очень тихо произносит Дима, и мне становится ужасно стыдно. Потому что у него мысли вот такие, а у меня – о шарфе. Чтоб его моль сожрала!
– Да не за что… – откликаюсь неуклюже.
– Да есть за что, – в тоне Димы слышится откровенное сожаление, – много-много за что. И ты не обо всем знаешь. И в этом я тоже виноват.
– Это ты о чем? – я не сразу созреваю на вопрос. Да и созреваю-то потому, что повисшее между нами молчание начинает першить в горле.
Да. Это нужный вопрос. Вопрос, который определенно заставляет Диму подтянуться, напрячься, сосредоточиться. Ну, и отпустить меня все-таки.
Собираюсь и я, внимательно рассматриваю бывшего жениха.
А он кусает щеку, оглядывает меня то так, то этак, все никак не может сформулировать.
– Еще пару секунд помолчишь, и я сочиню себе какую-нибудь страшилку, – предупреждаю, – что на тебя охотились бандиты, и ты меня бросил, чтобы где-нибудь зашкериться, и жил все это время в Нижневартовске, а на моем шарфе спал. И грезил моментом как ко мне вернешься.
– Боже, ты что, ясновидящая? – Дима в ужасе округляет глаза, но по напряженным бровям я понимаю – он все еще думает. Все еще сомневается, стоит ли говорить. И лучше помолчать, чтобы его не спугнуть, потому что он ведь и вправду может передумать. Если решит, что я не готова к его откровениям или, может быть, они все-таки просрочены. А я уже, честно говоря, заинтригована более чем могла бы быть.
Потому что, кажется, он и вправду пришел не просто так…
– Скажи, ты часто отдыхаешь в конном клубе “Артемис”?
Разговор начинается с самой неожиданной стороны. Мне даже требуется несколько секунд, чтобы его переварить.
– Ну, сейчас – нечасто. Сейчас – вообще не отдыхаю.
Я успеваю отчетливо заметить, как светлеет Димино лицо, и в лучших своих традициях все порчу.
– Я там сейчас работаю, Дим.
– Твою мать!
Это у него выходит экспрессивненько. И даже чуть-чуть обидно. Правда я все-таки соображаю, что на счет моей мамы это ругательство можно не записывать.
На лице Димы в эту секунду – густая пасмурность. Будто черные тучи сошлись в одной точке пространства и замерли, размышляя.