Частичка тебя. На память
Шрифт:
Он не отвечает, только улыбается, торжествующе и даже слегка с угрозой. Будто я – кусок яблочного пирога, который только что подали к его обеду. Отвечает Ник. Буднично, между делом, как давая справку.
– Артем Валерьевич Тимирязев, хозяин клуба.
Ох, блин!
Лучше б он был скандальным клиентом!
7. Энджи
Не
Но, возможно, вот хозяину-то клуба о своей должности говорить было и преждевременно…
Он, получается, слушал, как я ему лапшу на уши вешаю, да еще и добавки просил.
В любой другой ситуации я бы вздернула нос и решила – ну, если он откажется от моей персоны – сам дурак, но…
Блин, это мой единственный шанс получить нормальную работу.
И я хорошо знаю свое положение: от двух полосок до очередной претензии из управляющей компании, ожидающей меня дома в почтовом ящике.
Я и вклинилась в эту чертову историю с инструкторшей только из-за клиента, который явно уже был близок к точке срыва. Фотограф уж больно известный, скандал от такого действительно ляжет на клуб жирным, практически несмываемым пятном.
Если бы не это – черта с два я бы открыла рот до представления персоналу.
Нет, определенно, благими намереньями вымощена дорога в ад. Вот он мой ад – стоит, смотрит на меня, тянет с тем, чтобы послать меня к черту. Ему определенно нравится, как поет на ветру та струна, что удерживает меня над пропастью.
Впрочем…
Может, не все для меня потеряно?
Тимирязев же изволит молчать и сверлить меня выжидающим взглядом. Настолько, что и Ник, и его секретарша не вмешиваются в нашу перестрелку взглядов и все, что звучит в комнате – гудение кондиционера.
Что ж, погибать – так с музыкой.
Назад все равно уже ничего не открутишь, нужно играть с теми картами, что нагребла. Даже если все они – шестерки, и ни единой козырной.
– Ну что, мне сходить за флажком и занять свое место на трибуне, – я насмешливо приподнимаю бровь, – вы впишете это в мою рабочую инструкцию отдельным пунктом, Артем Валерьевич?
Тимирязев фыркает, так громко и неприкрыто, что это кажется каким-то громом среди ясного неба. Пружина внутри меня, туго скрученная, напряженная, удивленно вздрагивает.
Смеется? Правда, что ли?
Если по-настоящему смеется, значит, по крайней мере, расположен не враждебно.
– Ты был прав, Ник, – Тимирязев проходится по мне с головы до ног критичным взглядом, – зубастая, въедливая, бесцеремонная. То, что нам нужно. Эта не будет мямлить и просто просиживать штаны за зарплату.
Тимирязев оценил меня! Нет, я знаю, что уверенность в себе – это очень важно, это базис, на котором держатся все нюансы управленческой деятельности. Но боже, за год без нормальной работы я категорически от этого отвыкла. Даже чувствовать себя уверенно перестала. Действовала, исходя из тех способов общения с подчиненными, что были мне известны.
Но даже в том же случае с Олесей – я не была уверена, что мое распоряжение сработает.
Сыграло во многом и то, что я четко обозначила свое неопределенное положение и возможные санкции. Проходи я целый день, а после – просто выкати штрафы всем прокосячившим – то в коллективе я бы стала кем-то вроде всем ненавистной крысы, которая фальшивит и бьет из-под тишка. А честность – играет мне на руку. В любом случае.
– Значит, договор подписываем? – в голосе Ника мне мерещится облегчение, аналогичное свалившемуся на меня.
Конец ознакомительного фрагмента.