Частное лицо
Шрифт:
Она плавно, без брызг, разворачивается и так же мощно гребет к берегу. Ускользает стремительной рыбой. Кефаль, пеламида, никогда не виданная здесь морская щука–барракуда. Скользкая мурена, жесткая и великолепная большая белая акула, «Корхиродон корхиродонус», она же «Белая смерть», таинственная акула–людоед. Маринка–малинка, наяда, Венера, Афродита пенорожденная, белая полоска кожи, тяжелая округлая грудь с большим коричневым соском, одиноко и случайно выпавшая из купального бюстгальтера, из этой узенькой красной ленточки, перехлестнувшей тело.
— Ну и долго же вы, — с объятиями встречает их улыбающийся Александр Борисович.
— За ней разве угонишься, — он в отчаянии машет рукой. — А мы с Машкой пока тут, у берега…
— Не пора ли перекусить? — спрашивает Марина, насухо вытершись большим махровым полотенцем.
— Отчего же, — разводит руками Ал. Бор., — после первого купания это самое милое дело — перекусить!
— Маша! Вылезай из воды! — кричит Марина, а потом: — Отдохните немного, мальчики, сейчас что–нибудь приготовлю…
Большой парусник–подалирий планирует на разложенные аккурат–ненькой кучкой только что вымытые помидоры, а потом перелетает к такой же аккуратненькой кучке абрикосов.
— Интересно, — вдруг спрашивает он, — в Бостоне есть абрикосы? — В Бостоне все есть, — со
— Все будет о'кей, — прожевавшись, мрачно изрекает Александр Борисович.
— Знаете, ребята, — говорит он, чтобы переменить тему, — у меня послезавтра день рождения, не придумать ли что–нибудь? — Вот это да! — удивляется Марина. — Вот это совпадение. — В чем? — Просто Крым, море, день рождения… — Ну, упаси, Господь, от таких совпадений, уже было. — Пойдем в ресторан, — говорит Саша, — да не куда–нибудь, а в «Кара–голь», вступим в долю и пойдем? — и он подмигивает им с Мариной, а Машка, доев последний абрикос, опять быстро ушмыгивает к воде.
5
Действительно, упаси, Господь, от таких совпадений, а потому перебросим на заржавленной проволочке несколько небольших деревянных кругляшков. Не все ведь идти вперед, можно и назад, только тогда уже не одна развилка, а две, да и то — пока, а там: кто знает? Несколько кругляшков — это несколько лет, значит, женился он столько–то деревяшек тому назад. Да, да, все та же, единственная и неповторимая, предложение на седьмой день знакомства, под утро, в общежитской комнате ее подруги, подруга на соседней койке, тоже не одна, так, студенческая гулянка, можно и скопом, скопом, но без групповухи, до этого тогда еще не дошло, тогда, не потом, но это вне, за рамкой, за кадром, просто две пары, одна на одной койке, другая, соответственно, на другой. Зайчик, прядущий своими длинными серыми ушками, ладненькая такая, замуж, говорит, отчего бы и нет? А через год, через один скромный деревянный кругляшочек — вместе на море, сюда же, в Крым, он–то вообще впервые, если не считать, конечно, детства, только кто его, детство, считает?
Дурная была поездка, игла постоянно под лопаткой, игла, спица, заноза, особенно под вечер, пора отдыха, пора любви, полная апатия, плоть не шелохнется, лишь представишь себе это липкое, чужое тело. А зайчик ничего, улыбался зайчик, ушками прядал, глазки строил, ножки показывал. И тогда–то, в ту самую поездку, это совпадение, Крым и его день рождения. Они уже знакомыми обзавелись, из Белоруссии парочка, из Минска, да с ними еще одна девица — двоюродная сестра половины парочки (вот только какой?). С утра умахали на пляж, на дальний, на катере, взяли с собой сухого вина, бутылочку коньячка, жена бутербродов наделала, день рождения ведь, надо, чтобы все, как у людей, чин чинарем, так, как должно (Марина с Сашей опять пошли в воду, Саша, в маске и с ружьем, поплыл к камням), день начался тихо, спокойно, а к обеду шторм, плюнули на все, решили еще на пляже покантоваться, а вот к вечеру — столик в ресторане заказан, да и странно, как это так, на юге, в день рождения, да в ресторан не сходить? Сухое допили, принялись за коньяк, потом пошли плавать, долгое и нудное нанизывание слов (Марина что–то кричит Машке, видимо, чтобы не уплывала от берега), карты достали, никогда не любил играть в карты, а тут ничего, все равно делать нечего (ничего–нечего), пьют коньяк, поздравляют, двоюродная сестра половины парочки ему глазки строит, лет двадцать, тоже этакое общее женское место, опять игла под лопаткой, опять ноет, кровь с металлического кончика капает, кап–кап, кап–кап, вот пришел палач, вот достал топор, вот топором взмахнул, а шторм все сильнее, уже белые буруны на волнах, пляж заливает, не пойти ли в сторону?
Это куда? Да вон же полянка… Собрали все в охапку, сгребли себя в охапку и туда, на полянку. Жена пьяная, спать захотела, пара все играет, двоюродная сестра ее половины зовет гулять, глазки строит, взяли недопитую бутылку коньяка, пошли по ближайшей тропинке, все цветет, все зеленое, все, как это водится, благоухает, олеандры там разные, магнолии и прочий курортный набор, включая рододендроны и мушмулу. Ящерки юркие на камушках греются, двоюродная сестра половины парочки вдруг подскользнулась, подхватил ее, теплая, потная, соленая, только и успели в заросли рухнуть, как она уже с него плавки стянула, а апатия — да какая тут апатия, ведь и незнакомы почти, ничего, кроме имени, даже фамилии нет, так что ни надежды, ни спасения, просто соединение плоти, коитус в походных условиях, и быстро так, чтобы никто не увидел, кончили, и ладно. А потом самое смешное началось, вернулись, разбудили жену, подняли жену, подняли парочку, поперлись вверх на трассу, пьяные, в гору, коньяк давно допит, сухое тоже, через три часа надо в ресторане быть, море штормит не на шутку, на катере–то минут двадцать, а вот так, пехом, да потом еще по трассе — автобусы переполнены, надо мотор ловить или частника, а их пять человек, кто такую ораву посадит, но ничего, ползут, смеются, базарят, двоюродная с ним все время заигрывает, да и он повторить не прочь, ведь даже фамилии не знает, а это такая роскошь, когда одно имя, и больше ничего. Выползли на трассу, сели перекурить, одна машина за другой, одна за другой, и ни один хмырь не остановится, минчанин аж измахался руками у обочины. Жена совсем измаялась, какой ей ресторан, лишь бы в койку, а он еще ничего, эта девица действительно его подстегивает, ба, притормозил один, какой–то волгарь неумытый, многовато вас, накинем, вались, ребята, жена первой юркнула, он вторым, затем супруга минчанина, потом двоюродная умудрилась лечь им на колени, минчанин сел вперед и —
Покатили без всяких знаков препинания один с тремя женщинами на заднем сиденье кайф страшный мотор ревет машина фырчит склоны с испанским дроком проносятся машины встречные машины обгоняющие троллейбусы встречные троллейбусы обгоняющие еще бы коньячку еще бы сухарика нажраться до поросячьего визга до зеленых соплей до утренней блевотины нажраться и трахаться с этой что на коленях да и с женой а можно одновременно если еще коньячку шарахнуть то можно и одновременно на трех не хватит а вот на двух вполне стоп ребята пробка в чем дело черт его знает но заслон видите мент стоит в парадной дорожной белый шлем комбинезон краги жезл новенький ба да ведь сегодня Леня на отдых едет кто–кто пьяная твоя харя Брежнев в Крым на отдых приехал Брежнев вопросительный знак Брежнев восклицательный знак ну и уй с ним выпуская для скромности «х» нахал это жена сонная задавленная не трахнутая да ей и не надо ей бы домой и в койку да еще в душ и лежать спать проснуться покурить опять уснуть ненавижу мурло мегера мерзость пиявка присосалась блядь
Отправляем точку в конец предыдущего абзаца. Чертовы совпадения: Крым и его день рождения. Сколько–то деревянных кругляшков тому назад. Женился на один кругляшок раньше. Ласковый зайчик, прядущий ушами, ушки длинные, мягкие, серые. Мягонькие и серенькие. Какой ресторан, когда еле жива. А столик? Пойдешь с ребятами. Конечно, а сам уже пьяный, злой, сухое, коньяк, мадера, сейчас бы соснуть часок, а потом прикинуться и на набережную, в семь ребята у ресторации будут ждать, вот только если двоюродная не придет, ласковая, податливая, уже опробованная двоюродная… Нет, пришла, и пара пришла, где жена? Увы, устала, раз устала — спать легла… Песенка не получается, срывается песенка, ни смысла, ни мотива, да и рифмочки хиловаты… У нас столик заказан… Что же, проходите, вон туда, где на пятерых накрыто… Но нас четверо… Ничего не поделаешь, гуляйте как пятеро… Водку несут и шампанское. Что будут дамы? Шампанское? Дамы требуют водки, дамы берут рюмки с водкой, дамы чокаются с ним рюмками с водкой, тут и музыка начинается, кабацкий гоп–стоп, пошли, потанцуем, чернявая? Именинное танго, двоюродная надела просвечивающее черное платье, девочка–воробышек, все женщины напоминают ему лишь одну, опять игла, опять заноза, опять спица, сколько же в нем сердец и неужели все они продырявлены? Как прижимается, всем телом, ласковым, податливым, опробованным в обед, хорошее тело, удобное, бедра так покачивают, когда в них устроишься и погружаешь… Погружаешься. — Не спи, родной… Вот уже и родной, надо выпить, к черту вся и всех, просто надо еще выпить… Водка есть? И водка, и шампанское… Опять музыка, опять танцы–шманцы обжиманцы, пара куда–то свалила, что, кто–то блюет? Салат мерзкий и гнусный, все здесь мерзко и гнусно, к морю надо, на свежий воздух (Господи, а Марина–то с Сашей куда заплыли, нет, давно уже пора в воду), так что, идем? Только водку с собой захватим и пойдем. А твои где? Они на улице ждут, поздно уже, закрывают — Ну и нажрался же я… Тебе положено, у тебя праздник… Многоточие на многоточие. Отточие на отточие. Перевести дух, перекурить, допить водку, опять перекурить, спуститься к морю и окунуть голову в воду. Что, полегчало? Ну и дал я, ребята! А мы что, хуже? Куда пойдем? Пошли к нам, у нас еще флакон сухаря есть„Сейчас, только зайдем ко мне, посмотрю жену. Пошли, все смеются, особенно двоюродная. Что же, на месте жена, спит жена, ты куда? Я еще погуляю. Только не буди, когда придешь, я себя плохо чувствую. Не будить, так не будить, пошли, ребята! (Марина машет рукой, мол, плыви сюда, легкий ветерок подул с моря.) Совсем недалеко, через улицу и еще через двор. Снимают однокомнатную квартиру, дорого, но удобно, уютно, комфортно, давайте сюда, в комнату, зовет половина, двоюродная идет на кухню, лезет в холодильник, ба, да тут не один сухарь, а три. Что там? Рислинг? Ркацители? Просто виноградное белое столовое вино? Рислинг, три бутылки венгерского рислинга. Ну, живем, ну, гуляем, сейчас проблююсь только — это половина, ей опять плохо, что же, сухое, коньяк, мадера, водка, шампанское, снова водка, снова сухое. Через бутылку минчанин отрубился, его супруга, покачиваясь, в очередной раз добрела до ванной и рухнула там. Перенесем? Конечно, что у унитаза–то спать! Положили, раздели, укрыли, муж рядом, под боком, пусть храпят. Допьем? Пойдем на кухню. Черное платье давно отброшено, лифчик да трусики, а вот и лифчик побоку, давай сюда, на пол, подожди, одеяло хоть принесу, так удобнее, с одеялом? Иди ко мне, ух ты какая горячая, какая влажная, какая узкая, повернись на животик, нет, больно, а если так, все равно, ну пожалуйста, черт с тобой, а–а–а, потише, подожди, давай еще выпьем (наконец–то он встал, взял ружье и маску и пошел к воде), эта бутылка похолоднее, давай ее сюда, как ты булькаешь, так аппетитно, попои меня в рот, ну вот, облил всю, оближи, облизывает ей плечи, грудь, живот, лобок, промежность, хватит, хватит, я уже кончать не могу, давай еще разок, последний, дай тогда еще выпить (смеется), все, пьяная, совсем пьяная, иди ко мне, ну, в последний раз, поверни меня, дай его сюда, ну, у–м–м…
— Боже, как от тебя разит, — сказала ему жена утром, — какой ты липкий и противный, иди помойся. — А потом, когда уже насухо вытерся и лег в постель: — Что, натрахался вдоволь, кобелина? А то у меня как раз месячные начались!
— Иди сюда, зайчик, — сухой звук пощечины. — А вот это ты зря, — той же монетой.
— Квиты, я буду спать (спокойно и отдышавшись, ныряет в набежавшую волну, держа ружье, как это и положено, вперед и чуть в сторону).
6
Пришло воскресенье, но еще в субботу вечером он почувствовал себя неважно, першило в горле, ощущалась слабость, хотя температуры не было, но он догадывался, что это ненадолго, что вот–вот, как придет болезнь, и вставал вопрос: что тогда делать? Лыжи уже стояли в прихожей, смазанные впервые за последние три года, в школе он старался манкировать физкультурой, а если и приходилось, то брал лыжи напрокат, в маленьком деревянном корпусе той самой спортивной базы, откуда начиналась их учебная трасса (под соснами и елями еще не свалявшийся в омерзительное месиво снежок, разноцветные куртки соучениц и соучеников, маячащие впереди, слово за слово, метр за метром, сосны и ели, ели и сосны, температура поднимается, уже, наверное, тридцать семь с половиной, надо выпить таблетку и пораньше лечь, может, все обойдется, может, утром температуры не будет, вчера после школы прогрел и смазал лыжи, разноцветные куртки, красные, желтые, голубые, зеленые, шапочки с помпошками, снег свежий, недавно выпавший, стук дятла где–то неподалеку, дятел, такая маленькая, пестренькая птичка, дятел носом тук да тук, приготовь скорее сук, и веревку приготовь, дальше с рифмою «авось», и набрось ее на сук, дятел носом тук да тук).