Часы любви
Шрифт:
Ниалл не сумел выговорить это слово.
– Не надо, – попросила она шепотом.
– Однако только мысль о том… – голос Тревельяна дрогнул, – …одна только мысль о том, как он… – боль кинжалом засела у него внутри. Ниалл закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от нее, – …как Маккумхал… обладает тобой, сводит меня с ума.
Рыдание застряло в ее горле. Извиваясь под тяжестью его слов, Равенна не смела даже взглянуть на графа.
– Но довольно. Хватит с меня этих мыслей. – Тревельян крепко держал ее, невзирая на все попытки освободиться.
– Никогда больше не говорите
– Ужасных? Ужасных? – он был готов смеяться. – Нет, в словах не бывает ничего ужасного. Вот смерть Симуса – это действительно ужасно.
Тревельян не сдерживал более гнева; его мрачное, яростное лицо было жутким в этом удушающем полумраке. Ей хотелось бежать от него под теплый и уютный кров своего дома, но теперь от Тревельяна некуда скрыться. Гневные объятия были прочнее железных оков. Этим вечером он отобрал у нее все – даже дом. Их с Граньей коттедж более не принадлежал им. Дом всегда принадлежал Тревельяну. Мир ее рухнул.
Со стоном признав поражение, она сдалась и в отчаянии прошептала:
– Но я пришла сюда только для того, чтобы узнать о моем отце. Поверьте мне, я не имею ни малейшего отношения к сегодняшнему преступлению. Обещаю, что если вы расскажете мне все, что вам известно, я оставлю замок и никогда не побеспокою вас еще раз.
– Гриффин рассказал мне о человеке, который умер в Антриме двадцать лет назад.
– Кто был этот человек?
Лицо его сделалось жестким.
– Кто? Я скажу тебе это. Но не здесь. О нет, только не здесь.
Равенна кивнула, догадка окатила ее ледяной водой.
– Я не буду…
– Не будешь? Ради него, не ради меня. – Смех Ниалла ранил ее. – Конечно, даже мысль о том, что этот старик может войти в твою юную сладкую плоть, кажется тебе отвратительной.
– Отвратительно то, что вы говорите, – с вызовом бросила Равенна.
Зловещим тоном Тревельян произнес:
– Отвратительно или нет, но пора. Тебя все толкали ко мне. Могу сказать им всем: я тебя поймал. Ты слышала? Я тебя поймал.
Равенна в панике глядела на графа, не желая смириться со значением его слов.
– Я не приз, которого вы наконец добились, – прошептала она.
– Нет? – Губы Тревельяна искривились в циничной улыбке. – Ну а кто же ты тогда? Принцесса? Благородная леди, к которой мне надлежит обращаться, преклонив колено? Ты – мыльный пузырь. Мой мыльный пузырь. Твое образование – или, точнее, мое – просветило тебя, но недостаточно хорошо. Похоже, ты не способна понять, что родилась вне брака – без родителей и денег. Да ты бы, наверное, умерла, если бы не мои милосердие и забота.
– Милосердие и забота, – повторила она. – Так называется подобное обращение?
Искорка вины сверкнула в глазах Тревельяна. Охрипшим внезапно голосом он продолжил:
– Не будь меня, ты бы копала на поле картошку, если не хуже. Я – твой спаситель и всегда был им. А ты все никак не поймешь этого.
– Я прекрасно все понимаю, милорд. И не испытываю никаких иллюзий. Да и как я могу забыться, когда вы всегда стремились самым жестоким образом напомнить мне о моем низменном происхождении? – Непрошенные слезы хлынули на ее глаза. – Не стоит опасаться того, что вы однажды приняли меня за леди, подобного не было никогда… Однако я и не ваша рабыня. Вы не можете делать со мной все, что придет вам в голову. Если вы – мой спаситель, то кого мне просить спасти меня от вас?
– Но кто остановит меня, Равенна? Твой жалкий рыцарь бежал. И теперь тебе не на кого надеяться. Стало быть, пора.
– Последний раз говорю вам: я ничего не хочу от вас.
– Приятно услышать, наконец, слова, которые должны были предназначаться Маккумхалу.
Со стоном она попыталась оттолкнуться обоими кулаками от его груди. Взяв Равенну за талию словно вазу, Ниалл вновь прижал ее к каменной стене.
– Не делайте этого, – в голосе ее звучала тоска. – Не надо отнимать у меня все, называя это спасением, потому что вы опасаетесь гейса и хотите доказать, что его не существует.
Жаркое дыхание графа касалось ее виска.
– Я не боюсь гейса. Все это лишь слова. – Тревельян прикоснулся к лицу Равенны. – В этом мире я боюсь лишь одного – неизбежного.
– Разве это неизбежно? – слезы душили Равенну.
Ниалл не ответил ей и не отвел взгляда.
Вопрос лег на ее плечи тяжестью свинца. Равенна заплакала. Ни одна женщина еще не хотела избавиться от мужчины больше, чем она в тот миг, и ни одна так не жаждала его одновременно. С каждым новым оскорблением она все больше и больше жаждала его одобрения. Измученная желанием и отчаянием, она ощущала, что имеет лишь две возможности: бежать от Ниалла с разбитым сердцем, или же самой вручить его графу, чтобы тот разбил этот дар прямо сейчас.
Любое решение покалечило бы ее душу.
Молча Тревельян ожидал новых протестов, нового сопротивления. И, не дождавшись, неторопливо, смакуя каждое прикосновение, приподнял ее подбородок и впился в ее полуоткрытый рот жадными губами.
Равенна закрыла глаза, отдавая Ниаллу в полное владение свой рот и проклиная его всем сердцем. Несчетное число раз она говорила себе, что ненавидит графа, но ненависть эта подвела ее. И теперь, вместо силы, девушка ощущала слабость. Но в объятиях его было нечто такое, чему невозможно было сопротивляться… нечто, не имеющее физической природы. Ниалл целовал ее с таким гневом и страстью, которых она еще не знала. Она тосковала по его любви, по тому доброму, что скрывалось под этой жестокостью.
Равенна не хотела верить, что существуют какие-то силы, которые способны заставить ее ощутить такое, чего она совсем не хотела; однако, когда Тревельян взял ее лицо в ладони и целовал, целовал ее губы, когда спина девушки уперлась в грубый камень стены, когда рот ее алкал его уст, отрицать что-либо было бессмысленно. Сдаваться было немыслимо, но Равенна тем не менее капитулировала. Ибо ложь этих уст была такой сладкой, и страсть одолевала ее. Его рот, и губы, и каждое прикосновение проникали в самую ее душу, которая уже шептала: