Часы любви
Шрифт:
– Наконец. Наконец. Наконец я нашла тебя.
Оторвавшись от рта Равенны, Тревельян повлек ее за собою по лестнице. Губы ее кровоточили, а рот казался пустым. Ненавидя себя, она прикрыла губы рукой, словно чтобы удержать на них ощущение поцелуя, страстного лобзанья, которого она жаждала.
Ниалл тащил ее за собой по лестнице в спальню, и Равенна почему-то не сопротивлялась. Каким-то образом он опутал девушку паутиной, лишившей ее всякой способности к самозащите. Все ловушки были известны заранее: Тревельян, как старший, владел искусством соблазнения, она же, по невинности своей, даже не способна была полностью осознать, что ей грозит, и была слишком околдована
Да, она жаждала его поцелуев – из-за ложного обещания, которым они пытались обмануть ее. Тревельян принадлежит к Верхам, а она – никто… ничтожество, даже в глазах соседей. Тревельян никогда не снизойдет до того, чтобы сделать ее леди. Люди его положения не женятся на подобных ей, и никакой гейс не изменит этого, даже если все вокруг будут молить Бога о таком браке.
Рука Ниалла легла на ее затылок, он словно пил из ее губ, рождая ослепительную радость в сердце Равенны, невзирая на весь ждущий впереди мрак. Она получит его. Пусть тревога заменяла ту музыку, которую ей хотелось бы слышать. Пусть он еще не сказал ни одного слова о любви. Она понимала, что Ниалл испытывал к ней лишь плотское вожделение, но когда он расстегнул последний крючок на старом синем шерстяном платье, не произнесла и слова протеста. Равенна лишь смотрела на Ниалла с желанием и болью, измученная происходящим… тем, как полно этот волевой и могущественный человек покорился женщине из низов… его готовностью молить ее о любви.
– Я девственна, – прошептала она, ощущая его поцелуи на плече; на сей раз шерстяное платье мгновенно соскользнуло на тяжелые шелковые покрывала.
Тревельян помедлил, едва осознавая ее слова.
– Девственна, – пробормотал он, лаская ее шею языком. – Прекрасно.
– Ты слышал меня? Слышал? – Голос ее был полон едва сдерживаемой страсти. Равенна не знала, какая часть ее существа еще сопротивляется ему, однако чувства самосохранения оказалось в ней сильнее, чем думалось ей самой. Она не сомневалась в том, что ей следовало быть более благодарной этому чувству, однако она – как ни странно – ощущала одно лишь сожаление.
Ниалл посадил Равенну к себе на колени и ладонью охватил прикрытую рубашкой грудь, воспламеняя ее чресла огнем желания.
– Я слышал, – негромко шепнул он, – и вот-вот поверю.
– Неужели ты… – слова не давались ей. Губы Ниалла уже нашли под тканью ее сосок. Застонав, Равенна сказала едва ли не пьяным голосом: – Неужели… ты… настолько зол, что… заставишь меня доказывать это.
Аргумент был слабым.
– Ты предназначена мне, – горячее дыхание его сделалось частым. – Девственница ты или нет – мне безразлично; все это относится к твоему телу. А мне оно не нужно.
Голос Тревельяна напрягся: сбросив с ее плеча бретельки рубашки и корсета, он освободил ее полную грудь.
– Мне нужна твоя душа, – прошептал он, прежде чем припасть губами к соску.
Равенна в беспомощности погрузила пальцы в его волосы, мечтая о том, чтобы рассудок
– Пожалуйста… – прошептала она, не зная, чего хочет.
Сапоги Ниалла с грохотом упали на пол. Его рубашка и брюки уже лежали на ковре, а черный галстук траурной лентой свисал со столба над постелью.
«Пожалуйста» – слово это звучало в голове Равенны, когда он оказался на ней, перед этим избавив ее от последнего клочка одежды. Она не могла договорить просьбу. Неужели она хочет, чтобы он отпустил ее? Нет, пусть он целует ее, запустив свой язык в самые глубины ее рта.
Равенна поняла, что хочет и безопасности и экстаза. Но ни того, ни другого не будет, ибо лорд Тревельян предлагал ей всегда лишь опасность и сердечную боль.
Ниалл прижимал ее к постели. А когда Равенна полностью оказалась под ним, раздвинул ногами ее мягкие бедра.
Взгляды их встретились.
Он лежал на ней, и в обращенных к ней глазах Равенна видела блеск вожделения. И все же она угадывала его нерешительность. Равенна погладила повязку на руке графа, ощущая желание припасть к ней губами и тем самым доказать свою капитуляцию.
– Почему ты так смотришь на меня? – прошептала она.
Ниалл поцеловал ее грудь. Язык его ласкал соски, и ей уже хотелось кричать… только она не знала, чего хочет: чтобы он остановился или чтобы продолжал.
– Никогда не думал, что буду хотеть женщину так, как хочу тебя… – зубы его прикоснулись к ее гладкой коже, чуть прищемили нижнюю половинку ее груди. – Это ощущение… просто поедает меня заживо…
Она закрыла глаза в знак согласия.
– Тогда… может быть, нам не следовало бы…
– Нет, – Ниалл поцеловал ее, вонзив язык между губами.
Равенна содрогнулась от желания и покорности.
– Этому назначено быть. Ты это знаешь. Я тоже. – Он вдруг шевельнулся как зверь, приготовившийся схватить добычу. Яростным движением он согнул ее колени к груди и с силой вошел в нее, заглушив возглас удивления и слабые протесты Равенны поцелуем.
Ниалл двигался в ней, а она пыталась противиться этому, причиняя себе новую боль. Глаза его были обращены к ней, и Равенна ощутила, что он понял ее состояние. Она была девственна и при всем переполнявшем ее желании не привыкла ощущать мужчину внутри себя. Не желая того, она ударила его обеими руками, требуя, чтобы он прекратил. Но тут Ниалл шепнул ей на ухо:
– Прикоснись ко мне. – Голос его был строгим и повелительным.
Равенна покачала головой. Обнимать нагое мужское тело, заниматься любовью ей еще не приходилось…
– Обними меня, – прошептал он.
– Нет, – прошептала она, ощущая необъяснимое беспокойство.
Он замедлил движения, сделавшиеся мучительными. Равенна негромко вскрикнула.
– Прикоснись ко мне, или мы прямо сейчас закончим, – голос его над ней превратился в стон.
С отчаянием пытаясь понять, почему это так необходимо, помедлив, она подняла руки, скользнув ими по его спине. Кожа Ниалла оказалась гладкой, мышцы крепкими. Талия его оставалась подтянутой.
– Вот так… – прошептал он, когда ее руки остановились на его ягодицах. Обхватив их, прочувствовав их, она ощутила, что и сама начинает покоряться извечному ритму. Каждый поцелуй, каждый новый напор расслаблял ее все больше и больше… наконец, тело Равенны как бы расплавилось от рождавшегося в нем чувства.