Часы любви
Шрифт:
И тогда он проклял ее за то, что Ския возгорелась мечтой вновь проделать столь скверную вещь.
– Я не должна этого делать. – В глазах ее был ужас и любопытство. Она так давно не снимала с него заклятья, так давно не видела его истинного лица.
Тролль негромко застонал, и Ския поняла, что пора принимать решение. Он просыпался. А она сомневалась в том, что сумеет справиться с ним, если он очнется после того, как она вернет ему собственный облик.
Кончики пальцев ее пробежали по его лбу. В мгновение ока чары Скии смыли обличье тролля, обнаружив под ним лицо черноволосого красавца. Кургузое
– Мой принц, – прошептала Ския, не имея сил отвести взгляд от лежавшего. Мужская красота его как всегда заставила ее затаить дыхание. Чело Эйдана было высоким, нос тонким и узким, а губы – строгими… строгими и… лживыми.
Лицо Скии помрачнело, и она велела себе быть разумной. Ей нужно быть осторожной. К нему нельзя подходить слишком близко. Ее любимец опасен. И еще более опасным становился он, когда чары выпускали его из обличья тролля. Год назад принц Эйдан явился в этот лес, чтобы принести войну во владения ее отца. Ей не оставалось ничего иного, как задержать его. Ну а есть ли лучший способ заточения принца, чем превратить его в тролля? Ския не часто возвращала ему истинное обличье. Тролль никогда не смущал ее настолько, чтобы она могла захотеть этакого. А Эйдана она боялась. Принц ненавидел ее.
Впрочем, у них была та самая дождливая ночь…
Не в силах справиться с желанием оказаться возле него, Ския воспользовалась мгновением и склонилась к принцу, ласково прикоснувшись к прекрасному и мужественному лицу. На лбу его лежал черный локон, и ей так хотелось отвести его своею рукой. Как ей хотелось услышать смех Эйдана, увидеть ласку в этих синих глазах! И не бояться более за свою жизнь.
Принц был подобен укрощенному льву, но даже когда заклинания превращали его в тролля, она знала, что не сумеет вечно держать его в заточении. Теперь у нее появились другие заботы. Голова разламывалась от принесенных сестрой новостей. Король отправился разыскивать своего сына. Теперь уж точно начнется война, если не найдется этот мужчина, в забытьи покоившийся у ее ног.
Она всегда знала, что придет день, когда ей придется отпустить его. День этот приближался. Но как отпустить его? Неужели он бросится прочь от нее, в отвращении к ее уродству – и никогда более не объявится в мрачном и угрюмом лесу? Только он разделял ее общество. Против желания, иногда даже с ненавистью, но все равно он был здесь таким необходимым соседом. Она не могла забыть и его… и ту долгую дождливую ночь…
Большая и жесткая словно сталь ладонь легла на ее тонкое запястье. Дыхание застыло в горле Скии. Она опустила глаза, и ужас охватил ее.
Принц Эйдан проснулся.
Глаза Равенны раскрылись, приснившиеся события разбудили ее. Рука потянулась к бумаге, но под рукой не оказалось пера. Напротив нее в карете сидел Тревельян, и Равенна подумала о детях, которым рассказывала свою новость во сне.
Сон ничего не сказал ей о детях, и теперь Равенне ужасно хотелось
– Вот мы и въехали в Лир, – проговорил Тревельян, буквально за мгновение побледнев как мертвец. – Погляди. Видишь, к чему привели твои колебания.
Ладони Равенны вспотели, горло ее пересохло. Закатав прикрывавшую окно льняную шторку, она стала разглядывать сделавшийся совершенно неведомым край.
Повсюду среди зеленой картофельной ботвы проступали желтые пятна. Мужчины и женщины в неопрятном тряпье, выстроившись в бесконечную череду возле дороги, с отчаянным рвением выкапывали остатки урожая, еще не тронутые блайтом. Тем не менее было ясно: урожай пропал. Даже картофелины, успевшие достигнуть нужной величины, не могли теперь пролежать всю зиму. Об этом позаботился блайт.
Кое-кто из мужчин кивал в сторону проезжавшей кареты, обращая к ней белые испуганные лица. Равенна поняла, что просто не может посмотреть им в глаза, ибо в них отражался бесплодный ландшафт, казавшийся еще более жалким после недавнего изобилия.
– Боже мой, дела обстоят еще хуже, чем можно было предположить, – прошептала она. Ее возлюбленный Лир, такой зеленый, такой плодородный, теперь превратился в пустыню, выжженную, словно душа ведьмы.
– Я намереваюсь завести скот и посеять зерновые, возможно, что-нибудь и получится, – проговорил Ниалл.
– Да, – ответила Равенна, почти не глядя на него.
– Но я не смогу исцелить Лир, если причина болезни заключена в тебе.
Взгляд ее упал на Ниалла. Равенна едва могла поверить своим ушам.
– Неужели ты думаешь, что…
Она задохнулась.
– Я все больше и больше верю в это. – Лицо его не оставляла неестественная бледность. Тревельян казался сердитым. И Равенна неожиданно испугалась.
– Но этого не может быть. Гейс – это простое суеверие.
– Неужели и блайт нам лишь привиделся. – Губы его пренебрежительно искривились. – Мне он кажется даже излишне реальным.
– Блайт свирепствует по всей Ирландии. До сих пор он обходил нас стороной, но пришел и наш черед. – Голос ее дрожал, Равенне еще не приходилось видеть Тревельяна таким. Как всегда облаченный в черное, он сидел в темном углу кареты, и глаза его горели, пожалуй, неестественным блеском.
– Разве покушения на мою жизнь нельзя посчитать другими свидетельствами того, что удача отвернулась от нас?
Она вздохнула, не зная, как продолжить.
– Ваши мысли обрели подобное направление потому, что гейс выгоден вам. Есть причина всех неудач – их можно переложить на меня – а потом вы потребуете исполнения своего желания. Но я не согласна, не согласна.
Подняв голову, Равенна обдала Ниалла негодующим взглядом. Выходило, что он попытается свалить все неприятности на нее. Это бремя тем не менее отягощало ее и чувством собственной вины.
– Я – человек рационально мыслящий и прекрасно образованный. – Протянув вперед руку, он погладил ее по щеке. – Но я не способен объяснить, что здесь произошло. Мне понятны причины возникновения блайта и мотивы, которыми руководствовались смутьяны. Но я совершенно не способен понять причин своей страсти к тебе, но ее может объяснить гейс, и посему я вынужден верить ему.