Чай вдвоём в Литературной газете
Шрифт:
– Если Путин будет в этом нуждаться – он просто обязан будет его освободить! Иначе свобода получится только для Ельцина. А это недемократично. А у нас должна быть демократическая страна.
– Выходит, теперь у нас все президенты будут целыми семьями изначально освобождены от уголовной ответственности?
– Выходит, так.
– Здорово, – сказал Виктор Петрович. – А во всём мире – не так.
– «У ней особенная стать», – вспомнил я.
– У кого?
– У России. Это стихи такие.
– Господи… – сказал Виктор
Он стал делать неопределённые жесты, подбирая нужное слово. Я тоже стал подбирать. Некоторое время мы молча махали руками, потом утомились и прекратили.
– Ладно, – сказал Виктор Петрович. – Налей мне ещё чаю.
– А чего ты не можешь осмыслить? – спросил я. – И почему ты усомнился в своей умственной полноценности?
– Потому, что я вижу: я один. Я один озабочен этим указом! Неправедным и дикарским! А все остальные в нашей стране молчат. Проворчали что-то сначала и тут же забыли, и никаких контрмер!
– Какие ж контрмеры можно применить к и.о. президента? – удивился я. – Да ещё и к Верховному Главнокомандующему воюющей армии?
Виктор Петрович охватил голову руками. Меж пальцев пробились кустики седеющих волос.
Было мучительно видеть его мучения, и я не знал, как его утешить. Но вдруг меня осенило.
– Гарант не попрал! И не мог попереть. То есть попрать. Путин – он не гарант! Юридически. Он же ещё не давал президентской присяги! Какие претензии?.. Виктор Петрович!.. Вот потому и молчат.
Он вскинул голову:
– Да? Потому?..
– А почему же ещё? Пей!
– Ты прямо груз с меня снял, – сказал он, отхлебнув сразу полчашки. – Спасибо.
– Да уж, – сказал я. – Пей, пей. Душевное дело чай!
Потекли слёзы
«Литературная газета. Юг России» 16.02.2000
Допив чай, Виктор Петрович долго затем сидел, морща лоб и слегка почёсывая под мышкой. Было очевидно, что его занимает какой-то вопрос. Я молчал, боясь прервать течение его мыслей, потому что иногда бывало так, что он отвечал себе сам, и тогда мне не приходилось ему ничего объяснять.
– Зачем в государстве нужна элита? – спросил он вдруг.
Я растерялся.
– Ну… – сказал я. – Должны же быть лучшие… Ну, образцы. Которым следует подражать. В общем, чтоб было ясно, какими желательно видеть всех.
– Так. А теперь скажи: Бородин – элита?
– Какой Бородин?.. А, композитор?
– Нет. Завхоз.
– Какой он завхоз?.. Бородин!.. «Половецкие пляски»!..
– Можно и так. Половецкие. Хоть и в Кремле. Правда, сейчас он уже не завхоз. Он теперь секретарь Российско-Белорусского Союза.
– А! – понял я. – Да, он элита. Безусловно. И поэлитней, чем тот… композитор.
Виктор Петрович взглянул на меня исподлобья.
– А почему ты уверен, что он элита?
– Он сам так сказал. А кому же знать лучше, как не ему?
Виктор Петрович вздохнул.
– На пресс-конференции он вёл себя очень грубо… Как бы даже по-хамски. Помнишь?
– Помню, помню. А как же!
– И неумным он мне показался.
– И мне, – согласился я. – Ну, так что?
– И Интерпол его хочет арестовать.
– Прекрасно.
– Если, конечно, верить Интерфаксу.
– Интерфаксу – верить, – сказал я. – И Интерполу тоже. Верить всем! Именно потому, что он – элита.
Виктор Петрович вскочил.
– Если это у нас элита, то кто же тогда мы?..
– Мы – не элита.
– Знаю! Но почему?..
– Как бы тебе это… помягче… Ну, скажем, ты бы на конференции не нагрубил.
– Ну конечно, что ты…
– Но при этом ты – не элита.
– Ну… да!
– Чувствуешь – здесь есть какая-то корреляция?
Виктор Петрович вцепился руками в край стола. Пальцы его побелели.
– Так что же: я, значит, в принципе не гожусь?..
Бог видит, хотел я его пощадить, – но он попросту нарывался.
– Ладно. Ты вдруг решил, что и ты годишься. Ну… Тогда, брат, к тебе вопросец: а что ты такого сделал?
– Какого?
– Элитного.
Виктор Петрович сел.
– Наташка у меня была… Это как, считается?
– В баню ходил с ней?
– Нет. Зачем?
– М-да… Плохо. А какой-нибудь банк хоть раз заплатил ей? Вместо тебя?
– Да ты что! Даже я ей не платил. Ну, шампанское там… Цветы…
– Тогда, может, ты сумел укрыть от налоговой службы хотя бы пару сотен тысяч баксов?
– Иди ты!..
– Сейчас. Последний вопрос: в каких городах каких стран ты приготовил особняки, чтобы в случае чего?..
Он отвернулся.
Я встал:
– Ну, так что ж ты, Виктор Петрович… со свиным-то рылом да в калашный ряд?
Он так огорчился, что мне стало стыдно.
– Прости, – искренне сказал я. – Я не хотел тебя обидеть. У нас вполне демократическое общество, и войти в элиту может в принципе любой. Лишь бы было стремление. Это во-первых. А во-вторых, общество наше ещё совершенно дикое, и государственная элита у нас подвергается всяческим гонениям. В газетах полощут их ежедневно, телеканалы стараются… И никакая секьюрити не спасает.
– Однако ведь терпят?
– Ну, а что делать? Назвался элитой – полезай… э-э… ну, куда в данном случае?
Некоторое время мы безрезультатно соображали.
– Да никуда! – догадался Виктор Петрович. – Она ведь уже прилезла, куда ей ещё лезть?
– Точно, – с облегчением согласился я. – Дальше уже некуда.
Мы замолчали. Виктор Петрович вертел в руке пустую чашку.
– Нет, – сказал он затем. – Нет. Никогда я не буду в калашном ряду… И в Охотном. И в правительстве, и в президентской свите… Но зато я смогу честно смотреть людям в глаза.