ЧaйфStory
Шрифт:
Огорошила панковская уверенность в том, будто чайфы — тоже панки. Приличные уральские парни как-то даже растерялись, а им еще и тексты в качестве подтверждения цитировали и утверждали, что это чистый панковский стеб. Но Шахрин-то писал это все искренне… Даже сами чайфы не знали, что тут они попали в истинно свердловское русло, та же история произошла некогда с «Урфин Джюсом», а частично и с «Треком». Тексты песен, особенно урфиновские, на человека неподготовленного действовали сильно: поздне-социалистическая агитка с элементами тоталитарного примитивизма. Агитка настолько откровенная, что на людей более испорченных, чем уральские рокеры,
И тем не менее панковские интонации присутствовали. «Мы тогда начали панковать помаленьку» (Нифантьев). Слушали Stranglers, Sex Pistols песни у Шахрина писались быстро, одно в другое перекачивалось. Но и панками себя объявить они не могли, ибо таковыми не являлись. Но определяться со стилем было пора, а то можно было черт знает кем оказаться. Название пришло. Когда после ночи с панками чайфам задавали вопрос, какую музыку они играют, ребята выдавали формулу доморощенную, но по-своему точную: «Постбит — недопанк».
А Нифантьев остался без бороды. «Я тогда отрастил почему-то бороду. А Рикошет ходил и говорил: «Тоха, все клево, но бороду ты должен сбрить! Какой панк с бородой?!». И в течение всей этой попойки он ходил и говорил: «Он должен сбрить, а то у нас будут серьезные разборки»…» (Нифантьев). Антон посреди ночи заперся в ванной и в антисанитарных условиях сам себя лишил бороды. Когда утром чайфы со следами припухлости на лице прибыли в ЛДМ, свердловчане ахнули:
— Вчера с бородой был!..
— Какой панк с бородой?! — гордо отвечал Нифантьев.
Пленум тем временем шел, интересный был пленум Союза советских композиторов, но не в нем наш интерес, потому что с «Чайфом» все стало ясно. «Чайф» был новинкой, остальные выглядели бледнее. «Наутилус» (с учетом пред концертной подготовки — пьянка, нервы, пьянка) сыграл очень средне, чем вызвал восторженную истерику среди публики и журналистов. Для «Нау» наступал сложный период, их переставали слушать, на концертах просто орали. Но это другая история.
Белкин провалился. С таким оглушительным треском, что впоследствии в себя не пришел и затевать собственные проекты больше не решался.
Скандал пришел, откуда не ждали. 21 июня 1987 года бывший депутат Кировского райсовета Владимир Шахрин отказался участвовать в выборах следующего состава того же райсовета.
Сам Шахрин никакого скандала поначалу не предполагал, «достали» его депутатские штуки, взял и не пошел голосовать. Ну, достали, что поделаешь?
Для тех, кто помоложе или запамятовал: коммунисты старались быть демократами и стопроцентной явки на выборы не требовали. Норма была — 98,9 %. Но уж тут — чтоб, сволочи, все до единого! Списки избирателей сверялись нерегулярно, в списках значились умершие и недееспособные, по факту на выборы являлось избирателей даже больше, чем было в живых. А тут Шахрин…
Избирательный участок был в соседнем доме, послали к нему женщину-агитатора. Шахрин не сагитировался и опять не пошел. Послали другую, она сообщила: все в районе проголосовали, а вы — нет. Спросила: «У вас что, крыша протекает?». Шахрин вопросу несколько удивился, жил в шестнадцатиэтажке на пятом этаже и был не в курсе, текла крыша одиннадцатью этажами выше или нет.
Шахрин объяснил, что крыша у него в порядке, а голосовать он не хочет, потому что не хочет. И началось… Инструктор сказал: «Владимир, вы дурака не валяйте, показатели нам не портите. У нас есть, конечно, две бабушки, которые отказались, но у их объективные причины: у одной крышу снесло, у другой водопроводчик не приходит вторую неделю. А вы поступаете неправильно!». К инструктору присоединился мент с сигаретой, вдвоем стали тонко намекать на какие-то очень толстые обстоятельства, которых Шахрин не понял, но разозлился и написал-таки отказной лист.
На следующий день, а был это день Володиного рождения, 22 июня, появился еще один инструктор райкома, некто Кузнецов, и стал строить намеки, что отказной лист не поздно еще забрать. Пугал Шахрина тем, что быть Володе всю жизнь землекопом. А он не испугался, потому что и так был землекопом. Кузнецов не сразу, но сообразил, что толку не будет, и перед уходом «вызвал» Шахрина в райком КПСС к третьему секретарю. «Я надел шинель старую, сапоги монтажные, принял максимально панковский вид и пошел, — рассказывает Шахрин. — В приемной секретарша бутербродом поперхнулась, когда меня увидела: «Вы к кому?..» Думаю: сейчас я вам устрою шоу»…
Секретарь Е. Порунов оказался не слишком оригинален, тоже пугал, но с вариациями: обещал, что история «аукнется» не только Вове, но и детям его. А возможно, и внукам. И не будет у них ни телефона, ни автомобиля… Но в качестве основного пункта обвинения на сей раз выступал огромный фанерный стенд с орденами ВЛКСМ, стоявший на въезде в город, кто-то на стенде написал: «Чайф»… «Видите? — взывал товарищ Порунов, — ваша музыка и ваши поступки оказывают на молодых людей такое влияние, что они на орденах комсомола пишут что ни попадя!».
«Он говорил, но как-то неубедительно, пугал, а не страшно. Это как со зверем: ты испугаешься, он давит, нет — уже зверь начинает приседать. Я понимал, что он меня боится гораздо больше, чем я его, что я ему показатели какие-то испортил, что за эту мою бумажку ему по башне дают».
Тем бы дело и кончилось, но коммунисты еще надеялись хоть как-то Шахрину кровь попортить и предприняли жалкую попытку хотя бы из комсомола его выгнать. И тут облажались. Володю известили, что комсомольским собранием ДСК он исключен из доблестных рядов ВЛКСМ. Шахрина заело, он явился на следующее собрание и произнес речь, в которой указал на нарушение устава ВЛКСМ, согласно которому исключить заочно нельзя, на собрании-то его не было. И вообще, пора его выводить из комсомола по возрасту. Выяснилось, что собрание и исключение — обычная комсомольская липа — не было ни того, ни сего. Нормальные ребята-работяги возмутились и проголосовали: «Считать решение комитета ВЛКСМ ДСК недействительным, восстановить Шахрина в рядах ВЛКСМ и отчислить по возрасту с почетным сохранением комсомольского билета на память». В середине 87-го коммунисты власть еще имели, а уверенность уже потеряли. И пролетели. Хотя еще год назад Шахрину могло крепко нагореть… Но все опять случилось вовремя.