ЧaйфStory
Шрифт:
Жили в Москве, в квартире на Кантемировской, три дня просидели, Пашка не выдержал, решил культурно досуг провести: «Я иду в кабак!». Какой-то там кабак на окраине… Стали отговаривать, не вышло, Пашка джинсовый костюмчик надел и пошел. При выходе Шахрин говорит: «Пашка, ты хоть знаешь, куда возвращаться?». Оказалось, не знает, но это его не волнует. Шахрин выдал ему записку следующего содержания: «Я — Паша Устюгов, меня ждут по адресу такому-то, телефон такой-то»… Пашка взял записку и удалился, сообщив на прощание: «Сейчас девочек приведу. Пойду в ресторан и приведу».
Прошло два часа, звонок, открывают дверь, стоит Пашка, за косяк
— Паша, а где же девочки?
— Пидарасы там, а не девочки… — отвечает Пашка. — Но я одного мордой в унитаз засунул.
Классическая история: пригласил девушку — местные позвали «в туалет поговорить». «Пашка боец, — рассказывает Шахрин, — я полагаю, он там пролил кровищи на Кантемировской… Он начал отбивать девушку у местного, а их человек десять, но Пашка умудрился кому-то морду начистить и уйти оттуда живым. У него печатка на пальце серебряная, она была сплющена напрочь».
На следующий день концерт по поводу создания общества «Мемориал»… Пашка не был жертвой сталинских репрессий, но с синяком в половину физиономии даже под этим соусом выпускать его на сцену было слишком смело. Рванули по Москве искать темные очки, но трудное, оказалось, это дело, Пашкин синяк мог скрыть разве что шлем мотоциклетный… В какой-то галантерее купили огромные квадратные очки, приехали в Театр Советской армии.
Тогда Шахрин впервые увидел карту страны, усеянную значками — лагеря. Во втором ряду сидел Зиновий Гердт, улыбался, аплодировал, ему нравилось. «Тогда, быть может, я в первый раз почувствовал, что мы выходим за рамки «игры для друзей» (Шахрин).
С Пашкиным приходом лучше не стало. «Привели Пашку, и после этого начались разборки вообще непонятные какие-то, — рассказывает Нифантьев. — Поехали в Пермь, играли в кинотеатрах перед сеансами… Вообще непонятные концерты, за деньги, но непонятные. Шахрин говорил, что мы плохо играем, что его «не качает»… А мы играли нормально. Играли и играли, не лучше, не хуже, нормально играли. Началась какая-то война внутри».
Шахрин злился от того, что группа становилась неуправляемой. Хотя на самом деле никто и не пытался ею управлять. «Чайф» все еще существовал по старому совково-рокерскому принципу «все друганы, все братья», братьями не шибко поуправляешь, могут и в лоб дать. По совместному труду в «Тайм-ауте» дружили Злобин и Устюгов, парни с характером. Нифантьев: «Злобин — человек самолюбивый, умный и резкий, он Шахрина мог послать куда угодно. А Пашка Устюгов был еще круче, он из кольцовских».
Бегунов с Нифантьевым составили «костячок», в котором и костенели при помощи пьянства. Им тоже было сильно не по себе; раздражение направлялось на Шахрина: «Раздражало, что Вовка всегда правильный, — свидетельствует Бегунов. — В любом случае, это был ужасный период, когда все идет накатом, репетиции становятся обузой… Какая-то бацилла нас поразила. Ханхалаев шептался с Вовкой… Но в конечном итоге даже я стал понимать, что половине людей вообще похер, что происходит».
Каждый с кем-нибудь шептался, каждый кого-нибудь обвинял, хотя на самом деле виноватых не было. Лучше всех этот период охарактеризовал Леша Густов: «Отношения в группе ухудшались, потому что никто не знал, что делать. Пошел поток, стало скучно. Никакого развития, Костя катал концерты туда-сюда… Дальше-то что?». Непонятно.
Единственным человеком, который пытался что-то изменить, был Костя Ханхалаев. Он повышал музыкально-образовательный уровень группы, с каковой целью пригласил стороннего профессионала, на эту роль был выбран Володя «Петрович» Елизаров,
Узнали, и ладно, ничего дельного из этой истории тоже не получилось. Не более эффективной оказалась съемка рекламного ролика для фирмы электромузыкальных инструментов «Форманта», представители которой появились в начале осени и заявили, что собираются выпускать «клавишу» (синтезатор т. е.). Самой клавиши у них не было, выпустить ее впоследствии так и не удалось, но был деревянный макет, раскрашенный весьма натурально, который и предстояло рекламировать.
Что такое рекламный ролик, ни они, ни чайфы не знали, формат определили в четыре минуты, такой маленький фильм про «Чайф» и деревянную «Форманту». При том, что в «Чайфе» клавиша сроду не жила. Оплатили запись песни «Я видел металл», ее Шахрину очень хотелось записать. Писали на телевидении, у «Апрельского марша» взяли клавишу Korg, Антон на ней играл. «Клавишное это пиликанье было «не ахти» — рассказывает Шахрин, — а втихую записали песню «Лучший город Европы». Я до сих пор не понимаю, куда делась фонограмма. «Лучший город» остался, а «Металл» мы, очевидно, честно отдали этим людям, он там и ухнул».
Съемки проходили с голливудским размахом: на МЖК в лесу есть каменная арена, там был якобы концерт, публики понагнали… Потом вывезли всех на берег реки Чусовой, на утесе стояли чайфы, над ними целый день летал вертолет. И с вертолета группу снимали на камеру формата УНЗ — полный бред!.. Но нет, худа без добра — день на природе, потом Шахрин с Бегуновым летели в Свердловск над осенним лесом…
Клавиша осталась деревянной мечтой создателей, ролик потерялся, с ним фонограмма песни про «Металл». А фонограмма «Лучший город Европы» вошла в одноименный альбом, который, как и клавиша, остался «деревянным» — это единственный альбом группы, не считая самых ранних, который не вышел и не выйдет никогда.
Под лучшим городом подразумевался Свердловск. Город в Азии, до границы Европы — 42 км. Но патриотично.
Альбом-зальник предложил записать Костя. Шахрин предложил, чтобы концерты были благотворительные, вся прибыль должна была пойти в детские дома. «Это был мой первый урок благотворительности, и я понял, что дело это не простое, — рассказывает Шахрин. — Слова «вся прибыль» звучат красиво, если ты не знаешь, что это за прибыль и кто ее будет делить. А мы еще связались с Детским фондом имени Ленина… Конечно, ни в какие детские дома ничего не пошло». Но шума было много. Везли зачем-то из Москвы аппаратуру Костиного друга, она была немногим лучше свердловской, но стоила огромных денег… Аппаратуру арестовали на вокзале, пришлось выкупать…
Альбом писал Елизаров. Сводили Бегунов и Нифантьев. «У них был период глубокого пьянства, и появился лишний повод выйти из дома — они сводили альбом» (Шахрин). «Мы почему-то с Нифантьевым стали какими-то продюсерами, — вспоминает Бегунов, — прослушивание было в Калининграде, оно добавило гари: ты месяц живешь какими-то переживаниями и вдруг понимаешь, что это никому не интересно… И все твои усилия — коту под хвост, о чем нам недвусмысленно дали понять».
«Лучший город Европы» — нечайфовский альбом «Чайфа». Все как надо, и Шахрин своим голосом поет… Не Чайф. Шахрин: «Тогда мне перестало нравиться звучание группы». «Это был период ужесточения «Чайфа», жести у нас добавилось» — Бегунов.