ЧaйфStory
Шрифт:
По Ново Уральску ходили исключительно в трусах, пугая строгих аборигенов и сторожевых овчарок с солдатами на поводках.
Альбом изначально виделся как очень крепкий, удачный. Была «Не со мной ты», уже раскрученная, с клипом и довольно популярная. Были «Все хорошо» и «Кто-то хитрый», была «К тебе я полечу» на слова Кати Королевой. Шахрин эти слова нашел случайно, когда их с Бегуновым пригласили на фестиваль детской журналистики. Там Шахрин перебирал сочинения юных журналистов и наткнулся на такие строчки:
«Ничего не пишется, просто не выходит. Все куда-то движется, аПодпись: Катя Королева, 9-й класс… И заело Вову. «Там был еще припев какой-то, я не помню, — рассказывает Шахрин. — Для песни этого было мало, но не сделать из этого песню было бы преступлением. Я еще два четверостишья дописал, перемешал, чтобы не очень отличалось, потом нашел эту девочку, они с мамой приехали, и я предложил у них текст купить. Они сразу отказались, сказали, что им и так будет хорошо»…
Шахрин: «На записи был адский эксперимент — записывалось все наоборот, барабаны последними. Это было интересно, но я не думаю, что правильно. Жарким летом мы записали очень холодный альбом, хотя по песням он мне нравится. У меня много получилось по текстам, и по мелодиям хорошо, но прохладный, потому что весь под метроном сделан. Но так как у нас не было проблем, как его продавать, он уже был продан, мы остались вполне довольны конечным результатом».
Кто был результатом недоволен, это критики, клип хвалили, но не альбом. Что, впрочем, сами чайфы ждали загодя. Не ждали они другого: критические настроения стали плавно перетекать с альбома на всю группу. И особенно это почувствовалось в Питере, в городе, который чайфы считали и считают родным, который первым их принял и где происходили все решающие в истории группы события… И вдруг напряг именно в рок-н-ролльной тусовке: «Мы приходили и чувствовали себя, будто что-то украли, что-то сделали ужасное, — вспоминает Шахрин, — пошли колкости в наш адрес, и мы никак не могли понять, что произошло». «Я не помню момент, когда именно мы поругались с Питером, но отчетливо помню мое удивление, когда до меня дошло, что нас не любят» (Бегунов).
Осенью 96-го Питер пребывал в явном раздражении. Не город на Неве, а тусовка, «свои» люди. Те же люди в Екатеринбурге раздражены были еще больше. В Москве ругались критики рокерской ориентации. Раздражал альбом, хоть и не очень было понятно, чем именно.
Злило даже название, какое-то оно нечайфовское…
Дело не в том, что альбом вышел холодноват, как говорит Шахрин, или слишком взрослый, это мнение Бегунова. Альбом был переходный, группа менялась, она уже оторвалась от прошлого, но еще не добрела до будущего, и это не могло не сказаться на записи. Есть в ней изрядная неопределенность.
При том, что альбом сразу стал одним из самых коммерчески успешных в истории «Чайфа». Это тоже всех злило. Альбом продается хорошо, а на взгляд критики неудачен, значит, что-то тут не так. Да и вообще, тусовка любит, когда все бедные, но талантливые, и если ты несколько дней прилично обедаешь, значит, что-то у тебя с талантом не так.
Сказалась и перманентная борьба между Питером и Москвой, вдруг питерцы поместили «Чайф» по ту сторону баррикад, записали в москвичи и стали относиться как к москвичам. Шахрин: «Стали появляться статьи, смысл которых я никак не мог понять: «Прошел концерт «Чайфа» в ГКЗ «Октябрьский», билеты проданы, зал полон, новые песни слушаются неплохо, старые тоже, кризис налицо»… Я не мог понять: если зал полон, играем хорошо, все довольны, в чем кризис? И тогда мы решили, что это такое семейное отношение, которое надо просто переждать»…
Логическое, пусть забавное завершение эта история получила позже, весной 98-го, когда чайфы играли в Ленсовете в первый раз в Питере перед неполным залом. И за кулисами появились все «свои», пили водку, много и доброжелательно разговаривали… «То есть «облажались ребята, значит вы наши, вы те же, все хорошо!». Мне трудно осуждать людей, но дело выглядит именно так» (Шахрин).
Альбом, проданный загодя, обошелся довольно дешево, осталось тысяч пятнадцать, чайфы их решили между собой не делить, а снять еще один клип, на
К осени 96-го чайфы обнаружили, что есть в стране целая отрасль шоу-бизнеса, процветающая, но ими неосвоенная, — клубы. Было уже довольно много артистов, которые работали, не переставая и из Москвы не выезжая, но рокеры по старинке старались в клубах не играть. Хотя во всем мире клубы — исконная вотчина рок-н-ролла, что знали уже не понаслышке, встречались с западными группами, довольно серьезными, которые шалели при виде наших стадионов и дворцов спорта — сами-то на аудиторию больше трехсот человек не выходили ни разу. Но наши клубы — дело иное, особенно самые первые — переделанные рестораны: столики и группа в меню.
В общем, решили попробовать. Первый концерт играли в «Манхэттене», вышло, как ни странно, довольно удачно, пришло много своих, из людей известных был Крис Де Бург, который в Москве оказался; на следующий день Шахрин слышал, как по радио он назвал их концерт одним из самых ярких впечатлений от Москвы. Приятно.
Вторая проба эту приятность компенсировала. «Ничего более мерзопакостного в своей жизни я не видел» (Шахрин). Клуб «Московский», диваны, публика полулежа, все тихо-тихо, а потом, пожалуйста, еще потише. Из соображений максимальной тишины играли акустику. Шахрин: «А первые столы с самыми дорогими билетами — в трех метрах от тебя. Мы сели, там низко, рядом непонятная компания, к ним подходила девушка-официантка, наклонялась обслуживать, у нее коротенькая юбка, белые трусы, и это все прямо мне в лицо. Я как-то не привык такое видеть во время концерта, я привык видеть лица, а видел задницу официантки, которая ухаживала за пьяным быдлом. А все близко и тихо, слышно, о чем быдло разговаривает. Мы все равно пытались играть и петь, были какие-то приятные лица в зале; и вдруг я понимаю, что быдлу нравится, они начинают обсуждать: «Слушай, я их не знаю, но давай их усыновим»… В этот момент мне хотелось так дать им по башке: «Я тебе усыновлю, сволочь эдакая!». Когда это кончилось, я попросил у Димки денег на такси и исчез, сутки меня никто не видел, я был в диком депресняке, что со мной бывает редко»…
Такая проба клубного пера… Но клубы тоже меняются, «Чайф» в них играет, предварительно интересуясь, танцы там или ресторан, чтобы не играть перед жующими.
Своеобразным финалом года стал полет из Киева в Москву 30 ноября. Рейс сперва отложили на восемь часов, потом полетели, на подлете к Москве стали падать. Самолет заходил на посадку, его затрясло и повернуло боком, из окна было видно, как он идет боком на взлетную полосу. Летчик сделал что-то неимоверное, самолет взвыл и пошел вверх, от перегрузки люди отключались прямо в креслах. Перед Шахриным сидели мужики с огромной бутылкой виски, и когда во второй раз заходили на посадку, они принялись со страшной скоростью из горла виски хлестать… Шахрин: «Потом оказалось, что это летчики, они сказали, что по идее сесть мы не должны были, но «кому-то здесь помирать не судьба».
И это еще не все. Концерт вечером, «Чайф» опаздывает, Дима Гройсман по сотовому звонит на площадку, ему говорят: Кинчев уже играет, следующие вы. Попытались взять «рафик», за него просят тысячу долларов, чайфы решили, что им пытаются «рафик» продать, хотя стоит он явно меньше. Оказалось, за проезд просят. Рванули на остановку автобуса, договорились с кассиршей оплатить все билеты (она потребовала и багаж, оплатить, которого не было) и ехать на автобусе по индивидуальному маршруту. В автобусе дедок за рулем: «И мне полтинничек»… Дали полтинничек, дедушка нажал на газ. Дальше был фильм «Скорость».